В.Б. Крысько
ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ РУССКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛЕКСИКОГРАФИИ (XI-XVII вв.)[1]
Русская историческая лексикография имеет уже более чем полуторасталетнюю историю: срок достаточный, чтобы судить о ней sub specie aeternitatis - без гнева, пристрастия и лицеприятия[2].
Первый словарь, отражавший лексику древнерусско-церковнославянских памятников, был завершен Александром Христофоровичем Востоковым (1781-1864) в 1856 г. и издан в 1858-1861 гг. [Востоков 1858-1861], после сорока лет собирательской работы [Цейтлин 1958: 62]. Немедленно по выходе этот труд был включен Францем Миклошичем (1813-1891) в круг источников его второго церковнославянского словаря [Miklosich 1862-1865]: востоковские цитаты из древнерусских рукописей (с сокращением «vost.») существенно пополнили материалы Миклошича; как отметил А.И. Соболевский, «на страницах словаря Миклошича, в том или другом виде, беспрестанно встречается имя Востокова» [Соболевский 1914: 129; 2006: 546]. «Поразительно разнообразно и количественно грандиозно для одного человека было уже самое число источников, использованных автором в своей работе. Востоков подробнейшим образом, со свойственной ему тщательностью, изучил и расписал более 130 рукописей XI-XVIII вв., им были изучены и все изданные к тому времени памятники старинной славянской письменности» [Цейтлин 1958: 63][3]. Естественно, однако, что пионер славянской филологии не мог отразить в своем первом опыте лексикографического описания русско-церковнославянских памятников все их лексическое богатство, - его задачей было прежде всего введение в научный оборот огромного массива неизвестных науке слов, без подробной семантической и источниковедческой разработки; кроме того, в соответствии с лексикографической практикой своего времени ученый не считал нужным точно атрибутировать выписки из рукописей: иллюстративный материал Востокова, хотя и нередко снабженный исчерпывающими определениями, верными греческими параллелями и указаниями на древнейшие фиксации, все же, как правило, нуждается в верификации - но именно эта верификация и представляет значительную проблему, так как поиск цитаты, например, из Лествицы без указания на конкретный список и лист рукописи необходимо предполагает пристальный просмотр нескольких тысяч листов нескольких рукописей, т. е. требует значительных усилий, далеко не всегда оправданных.
Неудивительно, что выход в свет «Словаря церковнославянского языка» отнюдь не остановил лексикографических трудов другого великого русского филолога - Измаила Ивановича Срезневского (1812-1880), который всю вторую половину своей жизни, с 1847 по 1880 г., работал над «Словарем древнего русского языка», или «Словарем русского языка книжного и народного по древним памятникам» [Срезневский 1893, I: I]. Еще 9 февраля 1849 г. Срезневский выступил на годичном торжественном собрании Санкт-Петербургского университета с речью «Мысли об истории русского языка», которая, собственно, и заложила теоретические основания русской исторической лексикографии. Среди других задач, стоящих перед исторической русистикой, ученый назвал, в частности, создание словарей отдельных памятников письменности, а затем, на их основе, и общего исторического словаря [Срезневский 1959: 80-81]. В дальнейшем, ознакомившись с неисчерпаемым богатством восточнославянских источников XI-XIV вв.[4] и едва подступившись к поистине необозримому корпусу более поздних текстов (XV-XVII вв.), Срезневский, очевидно, понял, что задача интенсивной лексикографической обработки материала, т. е. создания, «при сличении лучших списков», «особенно полного и подробного словаря» «каждого из старых памятников языка» [Срезневский 1959: 80], - невыполнима. Не только в середине XIX в., но и сейчас наука не располагает публикациями древних памятников, которые в полной мере отвечали бы максималистским требованиям ученого, и востоковское издание Остромирова евангелия [Востоков 1843] до сих пор остается во многом непревзойденным, хотя никакой речи о «сличении лучших списков» даже в этом образцовом издании нет. Перед исторической русистикой стояла дилемма - накапливать, в соответствии с первоначальными начертаниями Срезневского, исчерпывающий материал по отдельным памятникам (что даже и в благоприятных для историко-лингвистической науки условиях Российской империи лишь в немногих случаях увенчалось выдающимися результатами[5]) или перейти к экстенсивным изысканиям - без предварительного филологического анализа и публикации отразить в общем историческом словаре лексику как можно более широкого круга текстов - либо по рукописям, либо на основе уже имеющихся изданий, далеко не всегда удовлетворительных. Такой экстенсивный путь заведомо вел к недостаточно высокому уровню лексикографической обработки материала - но в то же время обеспечивал исследователей отдельных памятников по крайней мере общими сведениями о том, какие лексемы и в каких значениях фигурировали в древней письменности.
[1] Статья основывается на публикациях [Крысько 2007а; 2007б].
[2] Далее речь идет только об изданиях, охватывающих древнерусский (XI-XIV вв.) и среднерусский (XV-XVII вв.) периоды либо весь период с XI по XVII в.; словари хронологически более ограниченные и словари к отдельным памятникам в статье не рассматриваются.
[3] Для сравнения: в первом издании словаря Миклошича [Miklosich 1850] отражены 30 рукописей и 22 издания [Цейтлин 1958: 63].
[4] В начале XX в. А.И. Соболевскому было известно более 500 древнерусских рукописей [Соболевский 1907: 5]; в настоящее время их количество определяется в пределах 1000 [Столярова 2000: 13, 37].
[5] Имеются в виду, помимо упомянутого издания Остромирова евангелия, публикация Новгородских служебных миней И.В. Ягичем [Ягич 1886], новгородских и двинских грамот - А.А. Шахматовым [Шахматов 1885-1895; 1903], Ефремовской кормчей - В.Н. Бенешевичем [Бенешевич 1906-1907], а также «Александрия» В.М. Истрина [Истрин 1893], «Пчела» В.А. Семенова [Семенов 1893], «Повесть об Акире Премудром» А.Д. Григорьева [Григорьев 1912] и нек. др. (при том что ни одно из этих изданий не сопровождается словарем или даже словоуказателем). |