1.Известный деятель культуры как-то говорил, что в мире множество идей, постигнуть которые все невозможно. Для меня, сказал он, важно то, что я люблю и что я делаю.
В лингвистическом мире тоже множество идей, но каждый из нас находит то, во что он верит, что для него значимо, об этом мы пишем, это и сообщаем на конференциях. Отношение к другим идеям зависит, наверно, от объема памяти, как у компьютеров. Но, в отличие от компьютеров, мы сами выбираем свои программы, свои предпочтения. Мотивы нашего выбора могут быть разными: это и привлекательность новизны, и эффектность построений, и эффективность.
Многие, наверно, согласятся с тем, что эффективность, результативность наших научных занятий - самая весомая мотивация. Считается, что если знание о предмете результативно, оно становится орудием получения нового знания, высвечивая зоны незнания, решая не только дискуссионные вопросы, но и не поставленные раньше. Тогда знание становится все более системным и объяснительным.
2.Идея функциональной лингвистики уже не блещет новизной. Она казалась даже «модной» (в науке тоже бывает мода) в середине прошлого полувека, когда специалисты устремлялись под ее флаги на конференции и в сборники.
Чем же объяснить, что проторенные под этими флагами дороги дали значительно меньше ожидаемого?
Объяснить это можно с собственно лингвистической точки зрения. Слово «функциональный» в широком употреблении не мотивировано словом «функция», которое должно было терминологически определять исходное понятие теории. Употребляли слово функция как дублет «значения», фигурирует даже семантическая функция как дублет дублета (профессор В.Дресслер [Дресслер 1990] писал, что термин семантическая функция тавтологичен) либо в смысле, выходящем за рамки грамматической системы в области стилистики, социолингвистики, прагматики и т.п. Была такая шутка: Медики нашли новое лекарство, прекрасно помогает. Осталось выяснить, от чего именно. Похоже на ситуацию с функцией.
Между тем есть возможность и необходимость рассматривать функцию как имманентное свойство каждой языковой единицы, как идентифицирующий ее третий, наряду с формой и значением, дифференциальный признак. В этом тройственном критерии получает отражение неразрывное взаимодействие морфологии, семантики и синтаксиса: способность языковой единицы реализовать свое оформленное значение в определенных конструктивных условиях, в определенной грамматической позиции.
Как ни парадоксально, но в стратификационной схеме Э.Бенвениста [Бенвенист 1974] функциональная идея не сработала на границе между словом и предложением именно из-за отсутствия критерия функции: слово представляло единицу лексики.
За синтаксическую единицу часто принимается понятие формы слова (производное от лексики и морфологии).
Но ведь словоформы, допустим, имен существительных в одном и том же падеже, даже одного типа склонения (например, учеником и напильником, дорогой и книгой) располагают разными возможностями участвовать в построении предложения:
Он был учеником, Помню его учеником, Это стихотворение написал еще учеником, также Пошел в ученики - эти позиции основного предиката и вторичного предиката напильнику не свойственны;
Шел лесной дорогой ( не книгой) - позиция компонента со значением пути движения и Как я пела обратной дорогой (А.Ахматова) - пути вместе со временем не может быть замещена книгой. Однако Сидел за книгой, застал его за книгой: за книгой становится компонентом с темпоральным значением, а ельник за дорогой - за дорогой - локативным. Ср. еще пары: от кости - от злости, по капризу - по карнизу и под.
Понятно, что формы слова и лексического значения недостаточно для идентификации синтаксической единицы, что синтаксический компонент характеризуется не двумя, а тремя признаками: категориально-семантическим значением слова (более высокой абстракции, чем индивидуально-лексическое), морфологической формы и набором синтаксических позиций, определяющим функциональный тип данной словоформы. Семантический признак показывает, что названо, какой род явлений, формальный - как?, функциональный - зачем?
Поскольку синтаксические средства оформляют высказывание, коммуникативный акт, а синтаксические единицы участвуют в процессе коммуникации качественно различными способами, функция была определена [Золотова 1973] как отношение синтаксической единицы к коммуникативной. Дальше задача состояла в том, чтобы выявить типы этих отношений как основание для классификации синтаксических единиц, для выявления роли каждой в построении коммуниката.
Разграничены единицы (позже названные синтаксемами), функционирующие,
во-первых, как конструктивные компоненты предложения, создающие его предикативную основу, вступающие в предикативную связь через категории времени, модальности и лица;
во-вторых, распространяющие предикативную основу, выражая таксисные значения времени, модальности и лица;
в-третьих, единицы, функционирующие в присловной связи.
Роли субъекта (подлежащего) и предиката (сказуемого) в предикативной основе и роли разного ранга предопределены принадлежностью синтаксем к предметным (функции субъекта и объекта) или признаковым (функции предиката, определения).
Репертуар синтаксем русского синтаксиса - и типов, и манифестирующих их конкретных словоформ - даже с перечнем числовых коэффициентов всех синтаксических позиций (от 1 до 10-12) - в систематизированном и обильно иллюстрированном виде представлен в «Синтаксическом словаре» (I изд. 1988 г., 2-е изд. 2001).
Это как бы пройденный этап, на котором осуществлены следующие возможности функциональной концепции:
а) Терминологически определено и концептуально использовано понятие синтаксической функции. Функция языкового элемента становится составляющим его фундамента.
Выявлена элементарная синтаксическая единица как исходное понятие и непременное условие существования научной теории синтаксиса.
Показана роль этого первоэлемента, далее неделимого на синтаксическом уровне, в построении всех прочих, разной сложности конструкций.
Проследить все многообразие потенций и реализаций синтаксем на единой теоретической основе - перспективная и долговременная задача. При этом почти нетронутой остается сложная и активно развивающаяся территория синтаксем с производными предлогами.
б) Всеобщий поворот к семантике, не всеми сразу принятый, породил паллиативные методы двухэтажного грамматического анализа, разделения, а то и противопоставления синтаксиса и семантики. Не все, но многие так работали. Думаю, что это были шаги в движении лингвистической мысли, которые для своего времени способствовали укреплению системных представлений. Но развитие науки не может не привести к осознанию искусственности, механистичности такого подхода, поскольку семантика и синтаксис слиты в языке органично, неотделимо. Каждое слово, вовлекаясь в коммуникативный процесс, уже несет в него свое категориально-семантическое значение, оно и есть материя (отраженная разумом структурированная реальность), ей, как глине, морфология придает форму, соответствующую назначению, то есть функции, поэтому элементарная единица синтаксиса неизбежно является структурно-смысловой.
Сделанное на функциональном направлении убеждает, что не анатомическое расчление «уровней», но изучение языка в живом, естественном взаимодействии значения, формы и функции продвинет наше познание дальше.
в) Разработанная на этой основе в «Синтаксическом словаре» система информации становится источником материала и аргументации для обсуждения ряда дискуссионных проблем современной грамматической науки.
Вопрос о синтаксической функции для многих связан со школьным учением о членах предложения или с учением об актантах. Концепция синтаксем как разного ранга компонентов предложения, естественно, в чем-то совпадает со взглядами предшественников, но вносит в них существенные коррективы, уточняющие характер различительных признаков и вовлекающие в круг объектов изучения разнообразные наглагольные модели.
Уравновешивание отношений между разделами грамматики позволяет преодолеть давление на синтагматический анализ морфологических предрассудков, против которых выступали прогрессивные лингвисты и педагоги еще полтора века назад [Виноградов 1958]. И еще через сто лет сам В.В.Виноградов призывал избавиться от засилья в синтаксисе морфологизма и предвзятых схем [Виноградов 1954:78, 111]. Здесь речь пойдет о способности имен в косвенных падежах выступать в позиции субъекта (подлежащего) в определенных моделях русского синтаксиса.
В предложениях типа Татьяне не спится, Татьяне грустно, У нее жар, У нее бессонница, Ее лихорадит, С ней обморок и т.п. предметные синтаксемы в косвенных падежах именуют субъект - носителя состояния (подлежащее), а признаковые синтаксемы - глагольные либо выраженные категорией состояния, а также именительным падежом существительных - называют приписываемый лицу предикативный признак (сказуемое).
Нет никакой надобности усложнять анализ, оперируя двойными ярлыками («по форме дополнение, по значению субъект»). В полной гармонии находятся здесь и двукомпонентность речемыслительного акта, и типовое значение предложений «Личный субъект и его состояние», и предикативные отношения между компонентами (наличие парадигм по времени, модальности и лицу), и исторически сложившиеся способы оформления субъекта в моделях со значением его непроизвольного, инволюнтивного состояния, и порядок слов, с нормальной препозицией субъекта, но не объекта.
Очевидной становится и несообразность именования, по морфологическому же признаку, подобных предложений, сообщающих о состоянии личного субъекта безличными или односоставными.
3.Вместо сложной и противоречивой классификации русских предложений найдена компактная и прозрачная схема синтаксических моделей, в которой синтаксемы знаменательных частей речи, соответственно своему категориально-семантическому значению, выступают предикатами, обозначая основные виды отношений действительности, структурированных человеком через систему частей речи:
Татьяна пишет - сообщение о действии субъекта (глагол)
Татьяне страшно - о состоянии (категория состояния)
Татьяна молчалива - о качестве (прилагательное)
Братьев семеро - о количестве (числительное)
Татьяна - именинница - квалификация признака (существительное признаковое).
А где же все многообразие русских предложений? Оно располагается в схемах синтаксического поля основных моделей как их регулярные грамматические, структурно-семантические, экспрессивно-коммуникативные модификации и синонимические преобразования. И классификация предложений, таким образом, следует тем же требованиям комплекса дифференциальных признаков, с обоснованной точкой отсчета.
И здесь, разумеется, остается широкий простор для изучения всей конкретики смысловых, формальных, выразительных возможностей модификаций и вариаций в рамках предложенной иерархической системы синтаксических моделей, а также с точки зрения закономерных связей их системных свойств с условиями их функционирования в тексте.
4.Разработанная концепция типов предложения подготавливает и решение вопроса об односоставности/двусоставности предложений - решение непривычное, но последовательное и убеждающее.
Профессор Пражского Карлова Университета Олдржих Лешка говорил, что наше профессиональное дело - всю жизнь преодолевать в себе школьную грамматику.
Преодолевая в себе привычное, приходится признать, что односоставных предложений нет, потому что природа речемыслительного акта - в приписывании предикативного признака его носителю. Признак сам по себе, не соотнесенный с носителем, сообщением служить не может. Другое дело, что в речи нередки предложения с неназванным субъектом, но условием существования такого предложения является известность говорящему и слушающему и смысла субъектного компонента, и формы его, взаимосвязанной с формой предиката, и позиции в предложении (ср., например:
-Нездоровится - это обычно о себе, I лице, а если о другом, оно должно быть названо именем в дательном падеже: - Маме нездоровится; но попробуем убрать дат. субъекта, без которого будто бы можно обойтись, из строки Лермонтова: Мне грустно оттого, что весело тебе - получится бессмыслица;
- Знобит (либо о себе, либо - Больного знобит);
-Кашель, температура (либо о себе, либо - У ребенка кашель, температура);
-Светает (здесь субъект не личный, а локативный, признак приписывается месту, пространству, ср. За окном, на дворе светает);
-Тихо. Тишина. (На улице, во дворе, за стеной...);
-Стучат (Кто-то стучит);
-Идешь и поёшь... (Ты идешь и поёшь...).
Таким образом, предложения с неназванным субъектом занимают свое место в системе, представляя двусоставную модель, но либо в ее неполной речевой реализации, либо как ее структурно-смысловую модификацию со значением признака, относящегося к локативному субъекту или неопределенно-личному, обобщенно-личному.
5.Всё знание о языке извлечено лингвистикой из звучащей или записанной речи в процессе человеческого общения. Из потребности общения возник и язык.
К концу XX столетия лингвистика все увереннее признает своим основным объектом текст, или иначе речь, и говорящее лицо, человека, порождающего тексты разнообразного социально-коммуникативного назначения.
К тексту как объекту исследования лингвисты пришли от неудовлетворенности изучением «чистых» моделей предложения, словосочетания, словоформы, либо составленных исследователем, либо вынутых из текста и лишенных тем самым жизненно важных признаков. Стремление выйти за рамки предложения вело к пониманию текста как чего-то большего, может быть, объединения нескольких предложений. Но критерии и границы объединений, а также их текстообразующая роль оставались неясными.
Функциональный подход к проблеме, заложенный в трудах В.В.Виноградова 30-х годов, предопределил развитие лингвистики, и шире - филологии, в плодотворном направлении. Следуя идеям В.В.Виноградова, «Функциональный синтаксис», а затем «Коммуникативная грамматика» предложили критерии разграничения коммуникативных типов речи (регистров), с опорой на позицию говорящего-перцептора; реализации регистровых моделей признаны композитивами, соединение, чередование которых организует текст. Выявленные В.В.Виноградовым текстовые функции видо-временных форм глагола служат основным средством композиционного структурирования текста любого назначения.
Выяснилось, что и модели предложений и семантико-грамматические подклассы глаголов располагают своими функционально-синтаксическими, композиционно-текстовыми парадигмами, иначе говоря - способностью/неспособностью участвовать в тех или иных коммуникативных регистрах.
Дальнейшие наблюдения над видо-временными функциями глаголов в тексте дали основания сделать ряд уточнений к пониманию категорий вида и времени. Установлено, что в большей части текстов формы времени ориентированы не на «момент речи», а на таксисные отношения соседствующих предикатов в рамках текстового времени. Предложено разграничение 3-х временных планов: физического (хронологического) времени, текстового (событийного) и авторского (перцептивного). Показано, что категория вида означает не изменение характера действия (говорил - поговорил - заговорил: действие и при указании границы остается длительным; ударил - ударял - остается одномоментным и при повторяемости), но изменение способа восприятия говорящим: взгляд говорящего как бы пересекает, либо пересекает линию процесса. Выявлены те же составляющие вида: семантика глагола как объективно-содержательная база (значение) и авторская, субъективная интерпретация процесса в интересах данного высказывания, в интересах организации текстового времени (функция) словоизменительными и словообразовательными средствами СВ и НСВ (форма).
6.Наблюдения над таксисными отношениями между предикатами текста поставили на более прочную грамматическую основу анализ и квалификацию разнообразных так называемых полупредикативных конструкций. «Полупредикативные» конструкты (причастные, деепричастные, инфинитивные, девербативные и др., однословные и распространенные), выражая таксисные значения времени, лица и модальности, служат и носителями коммуникативно-текстовых функций. В инофункциональном окружении они оказываются минимальными текстовыми единицами.
Например:
1) Буянов, братец мой задорный, К герою нашему подвел Татьяну с Ольгою (Пушкин) - в предложение репродуктивного регистра с аористивным предикатом включено полупредикативное приложение, представляющее информативный регистр.
2) От работы и черной и трудной Отцветешь, не успевши расцвесть (Некрасов). Здесь три текстовых единицы в рамках информативного регистра: противопоставленные глагольный предикат и деепричастный с перфективной функцией, каузативный оборот - с имперфективной.
Таким образом, единицы текста вычленяются не по количественному признаку («больше, чем предложение»), а по функциональному. Как в жизни, так и в тексте актуальные, единичные действия, изменения, события происходят на фоне и в условиях длящихся, обычных обстоятельств, признаков, включаются в связи «прежде» и «после». Видо-временные формы предикатов, вступая в таксисные отношения в текстовом времени, реализуют свои функциональные потенции, создавая по воле автора объемную ткань временных планов.
7.Выявление функционального параллелизма роли синтаксем - компонентов простого предложения и роли придаточных (фразовых номинаций) в сложноподчиненном, позволило найти решение ряда спорных вопросов этой области и упорядочить классификацию сложного предложения, подтвердив изофункциональность единиц разного ранга в синтаксическом строе языка и внутреннее единство синтаксиса как науки.
8.Функциональная грамматика не предполагает противопоставленности так называемой традиционной грамматике, это не антитеза, не замена ей. У грамматики один объект - русский язык и бесценные накопления познаний о нем. Функциональная грамматика выросла на базе традиционной, эта та же грамматика, но обновляющаяся, не застывшая, а в развитии, в динамике, не закрытая для инакомыслия, но открытая новым наблюдениям и аргументам.
Термин «функциональная» на определенном этапе акцентировал недостаточно изученный аспект грамматического учения, то звено его, в котором заключался необходимый ресурс движения.
По сути же дела не должно быть «функциональной грамматики», потому что не может быть грамматики нефункциональной, как не должно быть «семантической грамматики», потому что грамматика не может быть несемантической, не должно быть «формальной грамматики», потому что не может быть неформальной, и не должно быть «коммуникативной грамматики», потому что грамматика не может быть некоммуникативной. Все три определения составляют неотъемлемые свойства грамматического строя (форма, значение, функции) и исследование этих свойств в их соотношении - залог развития грамматического учения.
Выходя в текст, в коммуникативный процесс, в реальную сферу жизни грамматических форм, синтаксических конструкций, грамматика получает определение «коммуникативная». В этом на теперешнем этапе - ее путь, ее ресурсы и непременное условие дальнейшего совершенствования.
9.Разработанный «Коммуникативной грамматикой» аппарат исследования текста открыл подступ к анализу структуры и художественных произведений, языковых средств авторской экспрессии, тактики и стратегии, что укрепляет лингвистическую базу филологии и отвечает антропоцентрическим тенденциям современных гуманитарных наук.
Литература
Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974.
Виноградов В.В. О художественной прозе // Избранные труды. М., 1980.
Виноградов В.В. Стиль «Пиковой дамы» // Там же.
Виноградов В.В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М.-Л. 1947.
Виноградов В.В. Введение // Грамматика русского языка. т. II, ч. 1. М., «Наука», 1954, 4-е изд. 2001.
Виноградов В.В. Из истории изучения русского синтаксиса. М.. 1958.
Дресслер В. Против неоднозначности термина «функция» в функциональных грамматиках // ВЯ. 1990. № 2.
Золотова Г.А. Очерк функционального синтаксиса. М., 1973.
Золотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М., 1982, 2-е изд. 2001.
Золотова Г.А. Синтаксический словарь. Репертуар элементарных единиц русского синтаксиса. М., 1988, 2-е изд 2001.
Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998.
Николаева Т.М. Теория функциональной грамматики как представление языковой данности // ВЯ. 1995. № 1. |