Модель субъектной перспективы и проблема классификации эгоцентрических элементов

Проект реализован при поддержке Российского гуманитарного научного фонда

При поддержке РГНФ - грант  № 12-04-12064

Информационно-поисковая система «Грамматические категории в тексте»

Н.К. Онипенко

Модель субъектной перспективы и проблема классификации эгоцентрических элементов

Вступительные замечания. В настоящем разделе обсуждается проблема классификации эгоцентрических средств русского языка, но не всех, а только тех, которые связаны с персональным дейксисом и категорией субъекта.  Речь пойдет о возможности многофакторной классификации эгоцентрических элементов, т.е. о таком системном представлении языковых средств, при котором учитываются не только семантико-синтаксические, но и  функционально-текстовые характеристики эгоцентрических элементов.

В работах Санкт-Петербургской школы функциональной грамматики неоднократно обсуждались отдельные  аспекты этой проблемы: непосредственное отношение к эгоцентрическим средствам языка имеют  второй том ТФГ (темпоральность, модальность) [ТФГ 1990], 1-я глава третьего тома ТФГ, посвященная полю персональности,  и  отдельные разделы 2-ой главы (залоговость) [ТФГ 1991], два раздела (о субъектности и определенности/неопределенности) в [ТФГ 1992], раздел о категории засвидетельствованности в русском языке [ПФГ  2000], а также разделы главы I  о вариантах перцептивности и глава IV о глаголах восприятия в [ПФГ 2003];  глава XVI о репликах согласия/несогласия и способах выражения модуса в детской речи [ПФГ 2005]. Теоретическое обобщение достижений Санкт-Петербургской грамматической школы представил А.В. Бондарко в своей новой книге «Категоризация в системе грамматики» (2011). В этой книге А.В. Бондарко рассматривает грамматические категории,  в том числе в их отношении к говорящему. Из категорий, соединящих точку зрения говорящего и текст, выделяется категория перцептивности. В разделе, посвященном перцептивности,   системно-грамматический анализ сочетается  с текстовым, категория времени интерпретируется в связи со смыслом текстового фрагмента и жанровой принадлежностью текста. В работе разграничиваются «наблюдаемость в плане настоящего сценического», «имплицитная наблюдаемость», «образно-поэтическая наблюдаемость (перцептивность)» как разновидности  «литературной перцептивности», а также вводится понятие «варианта перцептивности», которое соотносится с референциальным типом перцептора [2011: 340-341].

Системно-языковой подход, принятый представителями Санкт-Петербургской грамматической школы, и более чем двадцатилетная работа над функционально-полевым представлением руссской грамматической системы дали возможность уточнить положения общей теории классификации и систематики применительно к системам значимых единиц языка. А.В. Бондарко, опираясь на идеи Л.В. Щербы и В.М. Жирмунского, обосновал приоритетность принципов естественной классификации для научной теории, соединяющей форму и значение: «Изучение языкового знания немыслимо без стремления познать существующие в нем единства, «естественную структуру» (часто далекую от логической правильности) каждого из них и связи между единицами, классами и категориями, специфические именно для языкового знания и «языкового мышления» [Бондарко 2003: 6-7][1].

1. Субъект, модус и категория лица.

Эгоцентризм - одно из  имманентных свойств  грамматической системы. Если словарь (лексикон) - это наивная картина мира, которая   антропоцентрична (ориентирована на человека вообще), то грамматика позволяет соединить  «ничью» (принадлежащую любому человеку) лексику с определенным Я, соединить диктальные компоненты с модусом говорящего.

Лингвистика представляет свои объекты  в виде полей с центром, в котором находится объективное,  диктальное содержание,  и модальной  периферией. Это касается, как лексикографии, так и грамматики, см., например, разделы «Модальные слова» «Междометия», которые В.В. Виноградов поместил в самый конец своей книги «Русский язык» [(1947) 1986].  Такой взгляд на языковую систему принимается и грамматистами, и лексикографами. Ю.Д.А высказал предположение о том, что лексическая и грамматическая системы  устроены одинаково: чем дальше от центра, тем больше модальности, что  «по мере продвижения от центра какой-то языковой системы или подсистемы к ее периферии падает употребительность входящих в нее единиц и одновременно нарастает их семантическая специфика, причем чаще всего у них развиваются или усиливаются модальные компоненты значения» [Апресян 2004:20].

В настоящем разделе предлагается подойти к языковой системе именно «от модальной периферии»[2]. При этом центре внимания окажутся грамматические способы субъективации, т.е. средства, обнаруживающие отнесенность содержания высказывания и текста к определенной точке зрения - к определенному субъекту модуса,  модусную  обусловленность диктальной синтаксической структуры, или прагматическую составляющую семантики высказывания. 

Модусом[3] называют ту часть содержания высказывания, в которой представлен субъект сознания и речи с его отношением (пропозициональное отношение, пропозициональная установка, интенциональное состояние сознания)  к сообщаемому; модусными  (в другой терминологии - модальными) называют те языковые средства, которые «выступают в роли стилистического ключа, открывающего модальность предложения» и «которые лежат как бы в иной грамматической плоскости по сравнению со всеми другими элементами высказывания» [Виноградов (1947) 1986: 594-595][4].  Ш. Балли, к которому принято возводить лингвистический (а не философский и не логический) термин «модус», употреблял оба термина:  «Логическим и аналитическим выражением модальности служит модальный глагол (например, думать, радоваться, желать), а его субъект - модальный субъект; оба вместе образуют модус, дополняющий диктум» [Балли 1955, с.44].  Каноническим  представителем «модального субъекта»[5]  является местоимение Я.

1.1. В философии различаются два подхода на пути к субъекту: аристотелевский - связанный с понятием индивида, его субстанциальностью и его внешней активностью, и картезианский - основанный на Cogito ergo sum, интерпретации «психологических» глаголов и семантике первого лица. Второй подход сделал самым важным в философии субъекта местоимение Я: субстанциальность Я доказывается его проявлением в мышлении и речи, его соединением с глаголами мысли и речи.

Русские глаголы мысли и речи появляются в философских рассуждениях Г.Г. Шпета. Он писал в работе 1916 г.: «каждое суждение сопровождается  implicite некоторой мысленной прибавкой: «я вижу, что...,  я слышал, нашел, уверен, сомневаюсь, рад» и пр., и пр. Т.е. речь идет или о т.н. модальности, или просто о «моем» отношении к чему-то, что констатируется безотносительно ко мне, в чем я, имрек, до специального вопроса о моем отношении к этому, просто «не участвую»» [Шпет 1994: 56].  И далее, дискутируя с представителями трансцендентной метафизики и отстаивая субстанциальность Я, Г.Г. Шпет говорит: «Но допустим, что имреку ... кажется..., и ограничимся только сферой того, что кажется. Опять-таки, что именно кажется, оставим,  -   может быть, оно подвержено сомнению, но факт, что кажется, неустраним, -  не ясно ли тогда, что это «кажется» соотносительно Я, и что последнее так же несомненно, как самый процесс «кажется»?» [там же: 57].

Европейская философия XX в. во многом опиралась на  лингвистику, в поисках Я анализировала высказывания, в которых были выражены и субъект действия и субъект сознания.  Самым знаменитым философом, открыто соединившим философию и язык, был Л. Витгенштейн. Он говорил об «изоляции субъекта» от мира и писал в «Логико-философском трактате»: «Я выступает в философии благодаря тому, что «мир есть мой мир». Философское Я есть не человек, человеческое тело и человеческая душа, о которой говорится в психологии, но метафизический субъект, граница - а не часть мира».  Ж.-П. Сартр, основываясь на феноменологии Гуссерля и типолигии предикатов (деяствие, состояние, качество),  различал Я и Эго, делил Эго на Я и Самость: «Я  -  это Эго как единство действий. Самость - это Эго как единство состояний и качеств. Различие, устанавливаемое между двумя этими аспектами одной и той же реальности, представляется нам всего лишь функциональным, если не сказать грамматическим» [Сартр 2011: 42]. Во французской философии второй половины XX в. (П. Рикер; М. Фуко, В. Декомб) категория субъекта соотносится с такими лингвистическим понятиями, как  актант, агенс, возвратность, категория лица. При этом большинство философов продолжают идеи Декарта, но есть и те, которые склоняются ко второму подходу - аристотелевскому, предполагающему в субъекте субстанциальное начало. Так, В. Декомб [Декомб (2004) 2011], в основу своих рассуждений о субъекте кладет понятие агенса в толковании Л. Теньера. В. Декомб понимает модус как ментальное действие (в ряду других действий), а субъекта как того, кто ментальное действие осуществляет.

Не обсуждая философских идей, сформулированных в связи с проблемой субъекта, отметим самое важное для лингвистики[7] - связь этой философской проблематики с категорией лица,  с определенной семантикой предикатов, определенными типами синтаксических конструкций.

 1.2. Любое высказывание соединяет сферу субъекта диктума (сферу 3-го лица) и сферу субъекта модуса (сферу 1-го лица), отношение между субъектами  модуса (говорящим и слушающим) и субъектом диктума (действующим субъектом) выражается морфологической (и синтаксической) категорией лица.  Расстояние между Я и не-Я может увеличиваться за счет умножения субъектных ролей:  две диктальных - субъект базовой модели (субъект  действия, качества, состояния) и субъект-каузатор (субъект воздействия); три  модусных - субъект сознания (тот, кому принадлежит мысль), субъект данной речи (Я) и субъект восприятия речи (Ты).  Соединение на одной оси  пяти субъектных ролей  (и соответственно пяти субъектных сфер) было названо моделью  субъектной перспективы высказывания и текста [Онипенко 1994; Золотова и др. 2004: 229-266].  Для каждого  конкретного высказывания  возможно свое соотношение между модусными и диктальными субъектными сферами.  Разные варианты соотношения модусных и диктальных субъектных сфер (их совпадение/несовпадениие, включение/исключение) организуют сложное субъектное пространство текста, а модель субъектной перспективы позволяет представить  грамматику точки зрения (то, что принято относить к сфере лингвистической прагматики). 

В модели субъектной перспективы учитываются, во-первых,  категория  лица и, во-вторых,  типология модусов. Категория лица обнаруживает отношение между субъектными сферами: (1) между модусными и диктальными, (2) между модусными, т.е. участниками речевого акта и субъектом-авторизатором (владельцем информации, субъектом сознания).  Типология модусов принадлежит сфере субъекта сознания (непосредственного владельца информации), в которой различаются  (1) субъект восприятия, (2) субъект  знания и мнения, (3) субъект воли, (4) субъект эмоции, (5) субъект  речи, не совпадающий с Я говорящего  (владелец «чужого слова»), и совпадающий с Я говорящего (метатекст).     

            В канонической (речевой) ситуации функции субъекта речи и субъекта сознания соединяются. Это значит, что Я  является владельцем информации, одновременно и говорящим и субъектом сознания: субъектом восприятия, или знания и мнения, или воли, или эмоции. Но существуют и  такие речевые ситуации, в которых эти модусы принадлежат другому (другим), что обнаруживается категорией лица (как морфологической, так и синтаксической): я думаю, что... - он думает, что..; я думал.., что... - он думал, что...; по-моему - по-твоему; по моему мнению - по его мнению. Конструкция, соединяющая ментально-речевой предикат с субъектной словоформой (синтаксемой[8]), называется модусной рамкой.

            Функционируя  внутри модусной рамки, категория лица обнаруживает субъектную перспективу высказывания: например, при 3-м лице субъекта сознания создает основу для увеличения  субъектной перспективы. По-другому обстоит дело с категорией лица, обнаруживающей отношения между субъектами модуса и диктума.  В этом случае для категории лица исходным вариантом является несовпадение субъекта действия и субъекта речи, что выражается выбором существительного, а не местоимения в позиции подлежащего. 1-е лицо, выражая кореферентность субъектных сфер, не уменьшает субъектную перспективу конкретного высказывания[9].

            1.3. Основным способом выражения модуса принято считать «вербализованный модус», т.е. представленный предикативной единицей, модусной рамкой  -  главным предложением в составе сложноподчиненного предложения с придаточным изъяснительным[10]; напр.: я вижу, как..., я знаю, что..., хочу, чтобы..., рад, что..., он сказал, что... .    

            Формально-морфологический подход к глаголу предполагает, что любой личный глагол (и тем более модусный) имеет полную парадигму личных форм[11]. Это действительно для глаголов констатирующих [Кобозева 2000; Золотова и др. 2004:62, 241-242], например, говорить, сказать.  В других случаях категория лица обнаруживает  тяготение  одних глагольных  лексем  к 1-му лицу (например,  хотеть), других -  к 3-му (например, лгать). Так, глаголы оценочные, интерпретационные, предполагающие дистанцию между тем, кто говорит, и тем, кто передает чужое слово (интерпретирует чужое слово), связаны со сферой 3-го лица, ср.:  Она всем растрезвонила, что...- при странности ?Я растрезвонила всем, что... 

            Отнесенность модусных предикатов к Я- или Он-модусу может быть обусловлена  не только (1) лексической семантикой, но и (2) семантикой морфологической формы:  (а) возвратно-безличной (подумалось), (б) неопределенно-личной (считают), (в) возвратно-страдательной (считается). Модусные предикаты в так называемой «безличной форме»  «отдают предпочтение» синтаксическому 1-му лицу (чувствовалось, подумалось, вообразилось[12]  означает 'мне').  Неопределенно-личная и возвратно-страдательная формы обнаруживают дистанцию между источником информации и Я говорящего (говорят[13], что..., говорится, что..., считается...) и связаны со сферой 3-го лица.

            Три указанных глагольных формы нередко организуют синтаксические конструкции с субъектными «синтаксическими нулями»[14],  или с незамещенными субъектными позициями.  При этом доказательством  того, что для каждой из указанных глагольных форм приоритетно либо 1-е, либо 3-е лицо, оказывается именно употребление предиката (в одной из форм) с субъектной  незамещенной позицией.  На это обратила внимание Н.Д. Арутюнова, которая, рассматривая средства вербализации модуса в связи с наличием/отсутствием показателя субъекта  и возможностью/невозможностью  полной парадигмы по лицу, ввела понятие «нейтрального модуса» (для которого возможна полная парадигма) и «субъективированного»: «Субъективированный и нейтральный по форме модусы пересекаются по таким параметрам, как  атрибуция говорящему лицу и «другому», истинностная оценка в момент речи и в прошлом, способность/неспособность занимать вводную позицию, согласие/несогласие говорящего с субъектом суждения» [Арутюнова 1988: 110]. Н.Д. Арутюнова показывала, что для обнаружения владельца модуса может  использоваться не только  парадигма личных форм, не только личные местоимения, но и незамещенные позиции. При одних предикатах синтаксический нуль субъективирует модус (подумалось, показалось - 1-е лицо), при других - объективирует (известно, считается -  3-е)[15]. Отсутствие субъектного показателя интерпретировалось Н.Д. Арутюновой  либо в связи с говорящим, либо «в значении солидарности с адресатом»; наличие  субъектного показателя (ему жаль, мне известно) квалифицировалось как «субъективизация модуса». Обсуждая различия между глаголами считается и думается в предложениях без показателя субъекта, Н.Д. Арутюнова писала об «объективации, или имперсонализации», применительно к первому глаголу, в отличие от второго, который «употребляется только в отнесенности к лицу говорящего»,  не допускает отрицания, не употребляется в будущем времени [Там же: 109].

Дополнительные аргументы в подтверждение идей Н.Д. Арутюновой можно найти, «выйдя» за пределы изолированного предложения в текстовый фрагмент: дистанцированность Я (эксклюзивность) по отношению к чужому мнению (выраженному глаголом считается) подкрепляется последующим  «диалогическим» контекстом, что выражается противительными и уступительными союзами, а также дискурсивными лексемами (тем не менее, на самом деле): Хотя в России испокон веков считается, что нет лучшего Холмса, чем Ливанов, и лучших экранизаций, чем принадлежащие режиссеру Масленникову, тем не менее это не совсем так (А. Ковалева); Считается, что мода на европейское платье и западные манеры пошла с реформ Петра Великого, в прорубленное им окно и хлынуло все заграничное. Но на самом деле, истоки этой моды надо искать еще до основания Петербурга, в Москве (С. Клишина).   

            Наблюдения Н.Д. Арутюновой убеждают нас в том, что семантика морфологической формы зависит от  семантики предикатной лексемы (глагольной и неглагольной), что определяющей в триаде «морфология - лексическая семантика - синтаксис» является именно семантика лексемы.   Это проявляется и в том, что Я-модусные предикаты осмысливаются по 1-му лицу не только в перволичном нарративе, но и в третьеличном (т.е. выражают  внутреннюю точку зрения). Так, глагол подумалось соотносится с 1-м лицом (синтаксическим):   (1) при повествовании в 1-м лице (в отсутствие именной или местоименной субъектной синтаксемы[16]): «А вдруг и впрямь дело в тысяче? - на миг подумалось, но только на миг» (И. Грекова),  (2) при повествовании в 3-м лице и в отсутствие показателей лица:  «Вот так бы по старинке начать когда-нибудь толстую штуку», - подумалось мельком с беспечной иронией - совершенно, впрочем, излишнею, потому что кто-то внутри него, за него, помимо него все это уже принял, записал и припрятал» (В. Набоков); (3) при наличии субъектных синтаксем 3-го л.: Ему подумалось, что генерал, пожалуй, еще возьмет его и тотчас же отвезет в Павловск (Ф.М. Достоевский). 

            Пример (1) закономерен в условиях повествования от 1-го лица. В примере  (3) предъявляется мысль Мышкина, обусловлен внутренней точкой зрения героя; 3-е лицо усложняет субъектную перспективу: мысль принадлежит герою, передает ее  повествователь.         В примере (2)  значимое отсутствие субъектной синтаксемы (как в этом предложении, так и в его предтексте) приводит к тому, что модусный предикат соотносится в сознании читателя с 1-м лицом. Субъектные синтаксемы 3-го лица в следующем далее предложении неожиданны для читателя, т.к. обнаруживают и субъекта сознания, и субъекта речи (думает один, говорит другой). Но это 3-е лицо все же несобственно-третье, поскольку выражает внутреннюю точку зрения - точку зрения героя (Годунова-Чердынцева).

            См. еще пример: «Слышно было, как где-то далеко, очень далеко, должно быть, за городом, кричали лягушки. Чувствовался май, милый май! Дышалось глубоко и хотелось думать, что не здесь, а где-то под небом, над деревьями, далеко за городом, в полях и лесах, развернулась теперь своя весенняя жизнь, таинственная, прекрасная, богатая и святая, недоступная пониманию слабого, грешного человека. И хотелось почему-то плакать» (А.П.  Чехов).   Все  выделенные модусные предикаты в этом фрагменте имеют незамещенную субъектную позицию, которая осмысливается в связи с точкой зрения героини, хотя и не все субъектные «нули» в  приведенном примере могут быть заполнены субъектными синтаксемами: ей (Наде) было слышно, дышалось, хотелось...,  но: ?ей чувствовался май.  

            Объективирующие нули находим при  возвратно-страдательных формах модусных глаголов, например, считаться и называться;  применительно к последнему можно говорить о  «полной объективации» (модуса), т.е. об  обобщенно-личности модусного субъекта,  что проявляется в невозможности для него рамочной позиции: глагол называться, будучи авторизующим, неспособен организовывать модусную рамку в составе сложноподчиненного предложения и употребляется (1) во вводной позиции (оборот что называется) и (2) в составе осложненного авторизированного предиката - «называться каким, чем»:  Большая Дмитровка... оканчивается на той части Страстного бульвара, которая называется Нарышкинским сквером (В.А. Гиляровский). В предложении с глаголом называться субъект может быть обнаружен именными синтаксемами «у+Род.п.», которые уменьшают количество референтов, относящихся к сфере авторизатора и соотносят высказывание прежде всего с 3-м лицом: Так, семь у игроков называется кочергой, одиннадцать - палочками, семьдесят семь - Семен Семенычем, девяносто - дедушкой и т. д. (А.П.Чехов). Авторизатором (субъектом сознания и речи) здесь является субъект класса, но может быть и единичный субъект: то, что я считала джемпером, у нее называется «платье для танцев» (Интернет-ресурс) - также 3-го лица. 1-е лицо возможно, как правило, для выражения включенности Я во множество - С давних пор канун Рождества у нас называется Сочельником. Форма «У + Род.п.» может соединять модусное и диктальное значения: при глаголе называться - только модусное, с другими предикатами - двойное значение. См. пример из рассказа А.П. Чехова «Человек в футляре»:

            ...Она стала рассказывать ему с чувством и убедительно, что в Гадячском уезде у нее есть хутор, а на хуторе живет мамочка, и там такие груши, такие дыни, такие кабаки! У хохлов тыквы называются кабаками, а кабаки шинками, и варят у них борщ с красненькими и с синенькими "такой вкусный, такой вкусный, что просто - ужас!"  

    У нее (есть хутор) - субъектно-посессивная (диктальная) синтаксема, у хохлов (называются...)  - авторизующая (модусная) синтаксема. Именная субъектная синтаксема у них в предложении и варят у них борщ с красненькими и с синенькими "такой вкусный, такой вкусный, что просто - ужас!"  соединяет значение субъекта действия (диктальное): 'они варят борщ' с авторизующим (модусным): 'они называют овощи красненькими и синенькими', названия овощей воспринимаются как цитатное слово, что поддерживается взятым в кавычки фрагментом из прямой речи героини.

            Таким образом,  ментальные (модусные) глаголы распределяются между  теми, которые связаны с приоритетом 1-го лица субъекта модуса,  и теми, которые характеризуются приоритетом 3-го лица, речевые глаголы  тяготеют к сфере 3-го лица субъекта модуса.    

1.4.Связь речевого модуса с 3-м лицом обсуждается и в связи с категорией эвиденциальности, «пересказывательности», «ренарратива»  [Плунгян 2000; Эвиденциальность...2007], «ренарратива» и «цитатива» [Летучий 2010][17].  Н.А. Козинцева, рассматривая средства выражения косвенного источника информации, предложила относить эти средства к семантической субкатегории «пересказывательности», которая входит в более абстрактную категорию «косвенной засвидетельствованности» [Эвиденциальность 2007: 85-103].

Отношение речевого модуса к сфере 1-го лица интерпретируется в связи с   «перформативами» [Остин (1962) 1986] и  «метатекстом»  [Вежбицкая 1978].  Интересно, что М.Я. Гловинская, строя тематическую классификацию русских глаголов речи, обсуждает проблему выбора исходной личной формы для толкования и, полемизируя с А. Вежбицкой, выбирает в качестве «формы толкуемого глагола» форму 3-го лица.   При этом в каждой из групп глаголов речи М.Я. Гловинская указывает наличие/отсутствие  перформативов: например, в группе «сообщения» докладывать, объявлять  могут быть перформативами, а возвещать, описывать  нет  [Гловинская 1993].

Таким образом, одни модусные предикаты выражают прямое, непосредственное отношение говорящего  к содержанию его высказывания (Я-предикаты), другие -  опосредованное отношение (Он-предикаты).  И в том, и в другом случае модус обнаруживает присутствие Я говорящего. 

2.                   Способы выражения Я субъекта модуса. 

2.1. Синтаксическая специфика  модусного субъекта состоит в том, что в предложении (в диктальной части) он не должен быть выражен, для него нет собственной  внутрисинтаксической позиции.  Собственной синтаксической позицией для субъекта модуса является вербализованная модусная рамка -  предложение с предикатом знания, мнения, восприятия, эмоции, речи или вводный компонент той же семантики, т.е. позиция «внешнесинтаксическая», за пределами диктальной синтаксической структуры. Кроме того, существуют «несобственные» позиции модусного субъекта в пределах модели предложения, в другой терминологии - позиции актантов, сирконстантов и атрибутов, т.е. «внутрисинтаксические». Соответственно существуют пять синтаксических позиций,  возможных для  модусного субъекта: 

            Внешнесинтаксические:

1. рамочная позиция в сложном предложении ( Многие считают, что... Мне очевидно, что...)
2. вводная, или парентетическая, позиция (по-моему; как ему кажется),

      Внутрисинтаксические:

3. в составе модусно осложненного предиката (Все считают его талантливым человеком; Мне грустно потому, что я тебя люблю),
4. неприсловная, приосновная (детерминант) позиция модусной субъектной синтаксемы (Для него в этом мире есть только...)
5. присловный компонент (при словах релятивной[18] семантики в рамках словосочетания - моей душе покоя нет...; В ее глазах он герой). Слова релятивной семантики представляют личную сферу[19] говорящего: слова, называющие части его тела, называющие родственников, слова, называющие людей, находящихся в пространственных, возрастных и др. отношениях (сосед, одноклассник, ровесник, тёзка), слова, обнаруживающие место рождения человека (родина, отчизна, а также чужбина).

Местоимение 1-го лица при предикате действия указывает на то, что субъектом диктума является говорящий, соединяя тем самым роль агенса и роль субъекта модуса

Для Я модусного субъекта  возможны следующие способы выражения:

1. В рамочной структуре:

1а. местоимение 1-го лица,

1б. незамещенная позиция (с  возможностью подстановки местоимения: кажется, что...мне кажется, что...; как кажется - как мне кажется)[20],

1в. имплицитно, в семантике дискурсивной лексемы (без возможности восстановления -  возможно, по-видимому).

2. В диктальной структуре: 

2а. местоимение 1-го лица (с поддержкой или без поддержки глагольных оконча

ний);

2б. незамещенная позиция (с возможностью или невозможностью замещения)

2в. имплицитно, в семантике диктального компонента - ранг «За кадром»[21] (имплицитен в предложении, эксплицируется в контексте).

Модусное Я склонно к имплицитности, поэтому для него регулярным является   «значимое отсутствие»,  или синтаксический нуль (в широком смысле слова).  По отношению к диктальной структуре существуют следующие варианты нуля субъекта:

(1) внутрисинтаксическая позиция есть, не занята, но может быть занята (Вокруг было тихо = вокруг меня; В ухе стреляет = в моем ухе)[22] - ср.  «первичный дейксис» (Ю.Д. Апресян);
(2) внутрисинтаксическая позиция есть, не занята, но если ее занять, высказывание изменяет значение: В дверь Ø постучали =/= Они постучали - ср. «синтаксический нуль» по  И. А. Мельчуку, Т. В. Булыгиной[23];
(3) внутрисинтаксической позиции нет, она оказывается «за кадром» (термин Е.В. Падучевой). Это значит, что возможна только внешнесинтаксическая позиция (С пристани раздался гудок, т.е. 'я услышал, но, возможно, не только я'); субъектный компонент (наблюдатель) не может быть выражен внутри предложения, но в семантической структуре глагола он есть и обнаруживается в тексте:

Однажды, в студеную зимнюю пору,

Я из лесу вышел; <...>
«Откуда дровишки?» -
«Из лесу, вестимо;
Отец, слышишь, рубит, а я отвожу.»

            (В лесу раздавался топор дровосека.) (Н. А. Некрасов).

 2.1.1. Мы соединили «значимое отсутствие» с термином «синтаксический нуль» в широком смысле. Это требует пояснения.

 В русской грамматической традиции сосуществуют два понимания термина «синтаксический нуль» - узкое и широкое. Узкое связано с именами А.М. Пешковского (применительно к глаголу-связке), М.В. Панова, И.А. Мельчука, Т.В. Булыгиной, которые толкуют синтаксический нуль как нулевой знак, обнаруживаемый на фоне парадигмы (морфологической, синтаксической).  В соответствии с этим взглядам к синтаксическим нулям относят значимое отсутствие в неопределенно- и обобщенно-личных предложениях. Широкое понимание нуля восходит к Р.О. Якобсону  (1939 г.) и соединяет парадигматические нули и синтагматические. В этой работе Якобсона  вводится понятие  «нулевого анафорического (или дейктического) знака», который, по мнению Якобсона, семантически не равен эксплицитному знаку: «Обычно они образуют следующее противопоставление: с одной стороны, экспрессивный тип, составляющий одно целое с данной ситуацией или вызывающий воображаемую ситуацию в языке искусства, и, с другой стороны, тип с нулевой экспрессивной и дейктической значимостью» [Якобсон 1985: 227].  Прж. Адамец [1990] добавляет нули в полупредикативных оборотах (деепричастном, инфинитивном) - синтагматические, но невосполняемые. Формально многие нули принадлежат сфере анафоры (техники локальной связности текста). Общий механизм при совпадении субъектов (кореферентности) второй раз то же значение не выражается лексически, но используется дейктический знак (местоимение); (2) следующий шаг - эллипсис, когда не повторяется весь знак целиком[24]

В настоящей работе принимается широкое понимание нуля, поскольку оно позволяет анализировать на единых основаниях и отдельное высказывание, и текст. Как синтаксический нуль здесь понимаются не только незамещаемые, но и незамещенные (потенциально замещаемые) позиции.  И в том и другом случае они понимаются через соседний контекст.

Незамещенные позиции (неполнота, эллипсис) в тексте являются не только средством связности, но и способом обнаружения субъектной перспективы текста (т.е. установления владельца модуса). При текстовом подходе к синтаксическим нулям важнее оказываются не их различия, а их общность. Если нет контекстуального претендента на незанятую позицию, то претендентом становится либо сам субъект модуса,  либо некоторое множество, в которое включен субъект модуса. 

            Напомню известное наблюдение В.В. Виноградова по поводу абсолютного начала «Пиковой дамы» («Однажды играли...»): В.В. Виноградов считал, что «начало повести ... повторением  неопределенно-личных форм - играли, сели ужинать - создает  иллюзию включенности автора  в это общество. К такому пониманию побуждает и порядок слов, в котором выражается не объективная отрешенность рассказчика от воспроизводимых событий, а его субъективное сопереживание их, активное в них участие». В.В. Виноградов рассматривал отсутствие подлежащего как знак сопричастности рассказчика происходящему, знак «субъективной заинтересованности», как «почти рождающее образ мы». Если в начале первой главы повествователь обнаруживает свою включенность в мир героев, то «в конце первой главы происходит открытое сошествие автора в изображаемый им мир» [Виноградов (1936) 1981, 204-205], он предъявляет себя как субъект речи (используя вводное в самом деле).  В.В. Виноградов обратил внимание и  на то, что при изменении порядка слов «субъективное сопереживание» уступает место «объективному констатированию факта»  -  «при такой расстановке слов: «Однажды у конногвардейца Нарумова играли в карты» [с. 204][25].

Использование субъектных синтаксических нулей в тексте называется здесь эгоцентрической грамматической техникой. Текстовый подход к синтаксическим нулям дает возможность увидеть их связь с образом говорящего, субъектом модуса, образом автора.    

            2.2. Итак, эгоцентрическая техника - это использование «значимого отсутствия», а эгоцентрические  элементы - это  слова, словоформы и конструкции, которые без местоимения Я и аффиксов 1-го лица осмысливаются в связи с Я-модусной рамкой. 

            Использование значимого отсутствия возможно как во внешне-, так и во внутрисинтаксической позиции.

            Во внешнесинтаксической позиции для одних лексем и синтаксем отнесенность к Я модусного субъекта является единственно возможной (междометия, вводные наверное, по-видимому, конечно), для других - одной из возможных (как кажется/как мне кажется - как ему кажется/ как ему казалось), для третьих - наличие/отсутствие субъектной синтаксемы связано с изменением лексического значения (послышались голоса - бытийное значение; ему послышались голоса  - кажимость, мнимость[26]). Именно во втором и третьем случаях действие эгоцентрической техники становится значимым.

Внутрисинтаксические эгоцентрические средства - это диктальные предикаты,  субъектная позиция при которых не выражена в данной синтаксической (диктальной) конструкции. При этом потенциальной падежной формой модусного субъекта  оказывается не только именительный, но и косвенные падежи, а это значит, что сферой действия эгоцентрической техники являются

(а) «безличные» предложения (Не спится, няня: здесь так душно!  - Пушкин) - восстанавливается Дат. субъекта состояния;

(б) предложения с возвратно-страдательными предикатами[27] (Быстро вошел он в переднюю. Цилиндр с осторожностью передался лакею. С тою же осторожностью отдались: пальто, портфель и кашне - А. Белый)[28] - модификация предложения с Им. агенса, теоретически возможен творительный (*передался мною);

(в) бытийные утвердительные предложения (не только с бытийными глаголами и полной структурой - Loc   быть  N1 (да, нижний индекс), но и односоставные номинативные Бессонница. Гомер. Тугие паруса - О.  Мандельштам  - 'У меня бессонница', 'Передо мной Гомер', 'Дочитал до тугих парусов');

(г) бытийные отрицательные (Ни огня, ни темной хаты  - Пушкин - 'Передо мной/ вдали ни огня, ни темной хаты');

(д) предложения с предметным и пропозициональным подлежащим (Со стола поднялась холодная длинноногая бронза - А. Белый - 'Передо мной/ перед моими глазами поднялась бронза'). 

            В примерах условно восстановлены показатели 1-го лица. В художественном тексте  значимое отсутствие более объемно: оно соединяет точку зрения героя, рассказчика (повествователя) и читателя.

            2.2.1. Проблема «эгоцентрических элементов» обсуждается в работах Е.В. Падучевой.  Для Е.В. Падучевой основанием отнесения лексемы или словоформы к классу эгоцентрических становится наличие субъекта (Наблюдателя) в «ранге За кадром».  В [Падучева 1996] эгоцентрические элементы языка («эгоцентрики»)  разделены на  те,  которые  связаны с субъектом дейксиса, и те, которые связаны с субъектом сознания и речи. С субъектом дейксиса связаны местоимения и пространственные предлоги/наречия (мимо, впереди, вдали, справа);  с субъектом  сознания и речи - метатекстовые вводные слова и модальные частицы (конечно, например, якобы), «предикаты внутреннего состояния», функционирующие как вводные  (к счастью, видно, должно быть), предикаты сходства и подобия (напоминает), показатели идентификации (не кто иной как, тот самый), слова со значением неожиданности (вдруг), неопределенные местоимения, обобщающие «врезки» (как часто бывает, вообще) и слова с оценочным значением [Там же: 276-284].  Позже Е.В. Падучева различит первичные и вторичные эгоцентрики  - в соответствии с тем, изменяется или не изменяется значение слова при переходе от «речевого режима интерпретации» к «нарративному»[29] [Падучева 2006]. 

            В работах Е.В. Падучевой особое внимание  уделено фигуре Наблюдателя. Наблюдатель определен как «нулевой знак с дейктическим значением», а прототипический Наблюдателя как «участник ситуации, который имеет семантическую роль субъекта восприятия (Экспериент), но не отражен на синтаксическом уровне: он входит в актантную структуру глагола, но в диатезе имеет ранг За кадром» [Падучева 2006: 403-404].  Соответственно к эгоцентрическим были отнесены глаголы с «врожденным наблюдателем»: (а) глаголы со значением прибытия и удаления из поля зрения (появиться, исчезнуть, пропасть); (б) глаголы перемещения сквозь преграду (в производных значениях) (высунуться, проступить, выступить, выглянуть, проглядывать); (в) глаголы с наблюдателем, мимо которого проходит траектория движущегося предмета (скользнуть, проскользнуть, мелькать, промелькнуть); (г) глаголы пространственного расположения, ориентированного на наблюдателя (разверзнуться, раскинуться, расстилаться); (д) глаголы испускания запаха, звука, света (пахнуть, звучать, светиться); (е) глаголы, обозначающие наблюдаемый признак предмета: цвет (белеть, чернеть), форму (расстилаться, торчать), звучание (раздаваться), а также слова типа реять [Падучева 2004, с.213-214].

Глаголы «с врожденным наблюдателем» из списка Е.В. Падучевой, которые получили описание с точки зрения лексической семантики,  с точки зрения синтаксиса конструкций интересны тем, (1) что в их семантику встроен перцептивный модус, (2) что они образуют конструкции с предметными субъектами, сами при этом теряя категориальное значение акциональности, (3) что субъект модуса занимает либо «закадровую» позицию, либо представлен синтаксемой перед + Твор.п.

 

2.2.2. Если считать основным признаком эгоцентрического элемента невозможность «поверхностно-синтаксического» выражения Я, то абсолютно эгоцентрическими являются не

те лексические средства, применительно к которым используется понятие «эгоцентрический», а те слова-предложения, междометные высказывания (в терминологии Л. Теньера - «фразоиды» [Теньер 1988], «разовые» высказывания - по В.Г. Адмони [Адмони 1994]) и экспрессивные «фразеосхемы» (Д.Н. Шмелев [Шмелев 1976]) типа Что за прелесть эти сказки! (А.С. Пушкин); Что за прелесть эта Наташа! (Л.Н. Толстой)[30],  на которые обратил внимание В.Н. Волошинов, обсуждая проблему передачи чужого слова. Он отметил, что есть слова, которые «не вполне гармонируют с аналитической душой косвенной речи» [Волошинов (1929) 1993: 139-140], что «чужое высказывание»  может быть «неразложимым, неизменным и непроницаемым» [138],  и тогда эти речевые элементы возможны только в  «шаблоне прямой речи»[31], иными словами (в другой терминологии) могут принадлежать только Я-модусу. Ср. у Е.В. Падучевой, которая предлагает «неподчиняемость как синтаксический тест, который выявляет первичную эгоцентричность» [Падучева 1996: 298-299], т.е. невозможность образовать предложение с косвенной речью. 

Абсолютные эгоцентрические высказывания не имеют грамматической парадигмы ни по одной из предикативных категорий, поскольку принадлежат только данному говорящему и всегда локализованы во времени его речи:  «Частный пристав. Антон Антонович, это коробка, а не шляпа. Городничий (бросая  коробку). Коробка  так коробка. Черт с ней!» (Гоголь)
2.2.3. Эгоцентрическая техника как возможность  изменения субъектной перспективы (приближения / отдаления автора и читателя относительно субъекта сознания) нужна там, где предикат допускает  противопоставление  1-го лица 3-му или предполагает подчинение 3-го лица 1-му (несобственно-третье). В этих случаях используются и внутрисинтаксические нули и «закадровые» позиции субъекта модуса.

            При модусном предикате между «внутрисинтаксическим нулем» и «закадровым» вариантом обнаружения субъекта модуса нет четкой границы.

            Хотя глаголы чувствоваться, ощущаться с точки зрения современного носителя языка не предполагают Дат. падежа субъекта (Чувствовалось приближение грозы; но не ??Мне чувствовалось...; см. также пример из «Невесты» Чехова выше), в XVIII-XIX вв. глагол чувствовалось употреблялся и с Дат. п. По-видимому,  возможность Дат. падежа  модусного субъекта обусловлена тем, что тогда чувствоваться и казаться находились в более тесных синонимических отношениях; ср., например: «Ему чувствовалось, что всякая улыбка оскорбит их» (Л. Толстой).

            Что касается глагола ощущаться, то в современном языке при нем для субъекта модуса нет внутрисинтаксической позиции (это подтверждается данными НКРЯ). Отсутствие субъектной позиции Е.В. Падучева квалифицирует как диатезу с «дейктическим Наблюдателем», имеющим ранг «За кадром» [Падучева 2003: 93-94]. Тем не менее это не абсолютный запрет на выражение субъекта модуса: в современной речи, по данным поисковой системы Яндекс, возможны сочетания мне ощущается; см., например, в стихотворении А. Афанасьевой: «Девушка из Ипанемы, мне ощущается горстка фаянсового песка/ Мне хочется быть немного шире, чем обшивочная доска / Хочется пересчитать каждый пенс и купить букварь».

            Возвращаясь к историческому материалу, следует отметить модусную формулу «мнит ми ся», частотную в житийных текстах. В этой формуле позиция Дат. субъектного обязательна, как обязательно и настоящее время предиката: И паки некогда после правила моего, мнит ми ся в полунощи или и дале, возлегшу ми опочинути от труда и абие сведохся в сон тонок. И придоша ко мне в келию два беса[32] (Епифаний). Однако в более поздней литературе (XVIII-XIX вв.) парадигма глагола достраивается: мы находим формы прош.вр. -  мнилось,  Дат. местоимения 1-го и 3-го лица, а также и без него. Кроме того,  синтаксические нули при модусном предикате обнаруживают действие эгоцентрического механизма.

            Ей мнилось, что война его вниманью льстила, 
            И взоромъ взоръ его к иному отвратила (Херасков);

 Мнилось, целый мир делил
Наслаждение со мною!
(Жуковский);

            И долго, долго слушал я;
            И мнилось, звучная струя
            Сливала тихий ропот свой
            С словами рыбки золотой (Лермонтов);

И мнилось мне, как прежде, вновь
В годах прошедших я вращался...
Мечтал, грустил, узнал любовь...
И обожал и сомневался..
. (Случевский);

            Мнится мне ночью: меж белых берез
            Бродит в туманном сиянье Мороз
(Бунин);

И мнится - голос человека
Здесь никогда не прозвучит,
Лишь ветер каменного века
В ворота черные стучит.
И мнится мне, что уцелела
Под этим небом я одна -
За то, что первая хотела
Испить смертельного вина
(Ахматова).

2.2.4. При предикатах с диктальным значением (которое может совмещаться с перцептивным, модусным) «закадровый» вариант представления модусного субъекта всегда предъявляет либо собственно 1-е лицо, либо 3-е в значении 1-го,  «дейктического или генерализованного» субъекта [Падучева 2003]  как соприсутствующего участника ситуации:  В лесу раздавался топор дровосекаДорога повернула к лесу.

               Внутрисинтаксические нули обнаруживают  разные отношения между субъектом модуса и субъектом диктума: от полного совпадения (Не спится, няня - Пушкин)  до противопоставленности,  исключенности (Кашля нет. На сцене ее кутали, что дало мне повод заключить, что у нее лихорадка   -  Чехов) [33] 

3. Грамматическая эгоцентрическая техника (классификация синтаксических нулей).

3.1. Возможность нулевого способа выражения субъекта связана с семантической типлогией субъектов, т.е. с делением их на личные, предметные и пространственные. Представим систему возможных нулей для внутрисинтаксических позиций  в виде таблицы.

Субъектные синтаксические нули
на фоне семантической типологии субъектов

     Модифик.значение

 

Семантический тип S

Определенность

Неопределенность

Обобщенность

 

Личный

(1) +[34]

(4) +

(7) +

Не-личный (предметный)

   (2)  -

(5) +

(8) -

Вне-личный (пространственный)

(3) +

(6) -

  (9) -

 Таблица образована соединением двух параметров - семантического (онтологического) типа субъекта и модификационного значения, связанного с категорией определенности/ неопределенности. На пересечении получаем девять семантико-синтаксических вариантов предложения по линии субъекта.

Каждая из девяти клеток может быть представлена синтаксической конструкцией с эксплицитным субъектом диктума (двусоставного предложения): 1. Я шагаю по Москве; Мне что-то не спится; 4. Кто-то шагает, а кто-то ездит по Москве; 7. Честный шагает по жизни уверенно; 2. Книга лежит в шкафу; 5. Что-то лежит на полке; 8. Книга - лучший подарок; 3. В квартире прохлада усадьбы (Пастернак); 6. Где-то  в лесу голоса;  9. Хорошо там, где нас нет

Из девяти клеток пять связаны с  синтаксическими нулями, т.е. пять значений могут быть предъявлены имплицитно (что традиционно рассматривается в связи с односоставностью).  Конструкции с синтаксическими нулями обнаруживают отношение диктального содержания к Я говорящего; значимое отсутствие в составе диктальной единицы открыто для субъекта модуса и допускает три варианта осмысления - совпадение  субъекта диктума и субъекта модуса (1, 3), включенность субъекта модуса в состав субъектов диктума  (7),  исключенность (4, 5).  1-е значение (определенно-личное) предполагает совпадение субъекта диктума и Я модусного субъекта:  Люблю тебя, Петра творенье (Пушкин); Скучно, скучно, неужели  жизнь  так и протянется - в чтении, писании, отделываньи, получении писем  и  отвечании  на  них... (Блок); 3-е значение - присутствие Я в определенном месте,  само место определяется через наличие в нем Я-субъекта («здесь», вокруг субъекта сознания, наблюдателя): Было тихо, темно, и только высоко на вершинах кое-где дрожал яркий золотой свет и переливал радугой в сетях паука (Чехов).  Значение 4-е - субъект диктума дистанцирован от Я (неопределенно-личные предложения): В зале накрывали на стол для закуски (Чехов). Значение 5-е (неопределенно-предметное) выражено безличной формой: Только что я задул свечку, завозилось у меня под кроватью! (Тургенев). Значение 7-е - обобщенно-личное  - включает  Я  говорящего в состав тех, о ком идет речь: Как в ворота чугунные въедешь,  Тронет тело блаженная дрожь  (А.Ахматова).

При рассмотрении значимого отсутствия как эгоцентрического грамматического механизма становится ясно, что синтаксические нули в широком смысле местоименны: выражают те же самые значения и так же соотносятся с субъектом речи, как местоимения. Из этого следует, что семантическая интерпретация  синтаксических нулей может быть основана на функциональной классификации местоимений.

Использование синтаксических нулей можно интерпретировать как такой способ структурно-семантических модификации исходной модели предложения (модификаций по линии субъекта), с помощью которого устанавливается связь между субъектом диктума и субъектом модуса. Это касается не только дейктических нулей (Я, здесь), но и семантико-синтаксических,  кванторных  (неопределенно- и обобщенно-личных, а также неопределенно-предметного).  Дейктические нули выражают совпадение субъекта модуса и субъекта диктума, кванторные - исключенность субъекта модуса их состава субъектов диктума (неопределенно-личность) либо его включенность в состав субъектов диктума  (обобщенно-личность). При этом дейктические нули являются нулями  отождествляющими,  кванторные - включающими и исключающими.

За рамками проблемы эгоцентризма оказываются еще два типа «синтаксических нулей»: таксисные[35], существующие  в полупредикативных оборотах (отождествляющие, однако не по отношению к модусному субъекту, а по отношению к субъекту соседней предикативной (диктальной) единицы), и лексико-семантические  -  в  словосочетании,  что связано с понятиями абсолютивации (Ребенок уже читает и считает) и  контекстуальной субстантивации (Умный в гору не пойдет).

3.2.  При систематизации моделей предложения по полевому принципу  «односоставность» рассматривается как признак производности (от двусоставного предложения) и принадлежности к периферии поля предложения[36]. При этом в тексте периферийные модели оказываются маркирующими  субъектную перспективу:  чем дальше от центра (синтаксического поля), тем ближе к Я, тем субъективнее высказывание, тем теснее связь данной синтаксической конструкции с определенной точкой зрения говорящего.

Поскольку производные, периферийные модели  синтаксически обусловлены,  постольку проблема односоставности должна решаться в связи с текстовой обусловленностью, своеобразной текстовой «ситуативностью». Ситуативность, или разовость,  - это характеристика высказываний, которые принадлежат данной речевой ситуации (см. [Адмони 1994]) и определенному Я,  его времени, его пространству.

«Односоставные предложения»  (как и междометные) являются средством «разметки» структуры «образа автора»:  эти предложения  всегда чьи-то, принадлежат определенному  субъекту модуса, а этот субъект, в свою очередь, находится внутри текста, например:  Сначала со двора в сад, потом по липовой аллее... Потом темная еловая аллея, обвалившаяся изгородь...(Чехов).  Четыре безглагольных предложения обусловлены точкой зрения  героя,  идущего из Шелковки домой («Дом с мезонином»): два первых принято квалифицировать как неполные, два последних как односоставные номинативные. Присутствие Я обнаруживается не только временными наречиями (сначала, потом), но и самим соединением места и актуального времени. Условием такого соединения является Я наблюдателя, поэтому наличие безглагольных предложений, локализуемых в актуальном прошедшем или настоящем, обнаруживает присутствие  субъекта модуса. В связи с Я интерпретируются и так называемые «безличные» предложения:  

Время есть, а денег нет,
И в гости некуда пойти (В. Цой)

            Два последних предложения относят к разряду безличных (если не принимать во  внимание точку зрения тех синтаксистов, которые говорят о  генитивном подлежащем  во втором предложении  [Золотова 1982,  1988; Хитров 2005] и инфинитивном подлежащем в третьем (В.А. Белошапкова в [Современный... 1997: 725-726]. Общность трех предложений в том, что их субъектом является Я: в двух бытийных восстанавливается субъектно-посессивная синтаксема у меня; в последнем, с модальным значением невозможности,  восстанавливается  субъектная  синтаксема мне.   

Рассмотрим фрагмент с неопределенно-личным предложением: ...и ему стало скучно и неловко. Чтобы как-нибудь развеять общее дурное настроение, он решил вмешаться и перед вечером постучал к Тане. Его впустили (Чехов).

Этот фрагмент обусловлен точкой зрения Коврина: ему принадлежит состояние (скучно, неловко), целевое придаточное выражает осмысливаемую им цель. Неопределенно-личное предложение выражает отношения между героем и  героиней, но представляет эти отношения с точки зрения героя (Коврина);  ср. со  знаменитой фразой Его не видят, с ним ни слова, которую рассматривала Т.В. Булыгина [Булыгина, Шмелев 1997: 342]. 

«Нуль» неопределенно-личности - не закадровая позиция,  нуль резервирует место для субъекта диктума в синтаксической структуре и сигнализирует об определенном отношении Я говорящего к этому субъекту - выстраивает  определенную субъектную перспективу. В примере из Чехова  соединяется Я автора, Он субъекта сознания (Коврина, с точки зрения которого автор смотрит на ситуацию) и Ø3мн (нижний регистр) субъекта действия (Тани). Субъект сознания является одновременно участником ситуации (объектом). Местоимение его соединяет две роли: модусную и диктальную.

См. также фрагмент из «Петербурга» Андрея Белого:

  Среди дня тут звонил желтый Ее Величества кирасир барон Оммау-Оммергау с двухфунтовой бонбоньеркою шоколада от Крафта. От двухфунтовой бонбоньерки не отказались; но ему отказали.

            Около двух часов пополудни тут звонил синий его величества кирасир граф Авен с бонбоньеркою от Балле; бонбоньерку приняли, но ему отказали.

Отказали и лейб-гусару в высокой меховой шапке...

Предикаты неопределенно-личных предложений, обозначающие действия героини -  Софьи Петровны Лихутиной,  предъявляют ироничный мужской взгляд на женское поведение: нули позволяют не только констатировать действие, но и показать отношение говорящего к действию.

Классификация эгоцентрических элементов.

4.1. Итак, в наших рассуждениях мы двигались от категории субъекта к понятию модусного субъекта и идее субъектной перспективы как способа соединить разные субъектные роли в одной лингвистической модели. Типология субъектов в каждой из субъектных сфер обусловлена типеологией предикатов: модусных - субъект восприятия, субъект мнения, субъект эмоции и др.; диктальных - субьъект действия, субъект качества, субъект состоянияи др. Применительно к каждой из пяти субъектных сфер можно рассматривать саемантику синтаксических нулей. Соответственно классификация эгоцентрических элементов становится многофакторной, т.е. учитывает (1) принадлежность к модусной и/или диктальной части, (2) соотношение субъектных сфер (совпадение, несовпадение, (4) типологию предикатов в определенной субъектной сфере (прежде всего диктальных предикатов) и временную локализованность предиката, (4) вариант имплицитного обнаружения Я (эгоцентрическую грамматическую технику).

С учетом этих четырех параметров можно разделить эгоцентрические элементы следующим образом:

А. Модусные эгоцентрические средства (представлены в модусной части высказывания) являются модусными предикатами с невозможной или незамещенной субъектной позицией, занримают внешнесинтаксические позиции, но могут включаться в состав именного предиката; делятся на два типа по принципу соотношения модусных субъектных сфер: (1) обязательное совпадение субъекта сознания и субъекта речи и (2) допускающие разные варианты соотношения  (несовпадение, включение, исключение).

(1) Первый тип - это эгоцентрические элементы, которые предъявляют собственное авторское Я, обнаруживающее себя в диалоге с читателем, что проявляется в отсутствии временной парадигмы и невозможности прикрепления ко времени героя (они локализованы в рамочном времени, т.е. во времени читателя). Модус не делится на субъекта сознания и субъекта речи, мысль принадлежит тому, кто говорит, - автору, рассказчику. Сюда безоговорочно попадают абсолютно-эгоцентрические элементы(большую часть из них можно отнести к первичных эгоцентрикам, по Е.В. Падучевой [Падучева 2006]): междометия и экспрессивные высказывания, характеризующиеся синтаксической фразеологизированностью, а также все показатели Я-речевой рамки (вводные слова: иначе говоря, точнее, вернее, во-первых и т.п.)[37]. В них нет и не может быть показателей лица. Для них возможна только внешнесинтаксическая позиция по отношению к диктальной синтаксической единице.

(2) Второй тип - это эгоцентрические элементы, которые предъявляют модус, разделенный на субъекта речи (Я) и субъекта сознания, которым является герой (он, она). Они выражают модусы восприятия, знания, мнения. В третьеличном нарративе эти средства обнаруживают внутреннюю точку зрения, т.е. несобственно-третье лицо. Герой из субъекта действия превращается в субъекта сознания - повышается в ранге; автор не противопоставляет себя мыслящему герою:

После долгой ночи, потраченной на невеселые, бесполезные мысли, которые метали спать и, казалось, усиливали духоту и мрак ночи, Лаевский  чувствовал себя разбитым и вялым. От купанья и кофе ему не стало лучше (Чехов).

Эти эгоцентрические средства локализованы во времени героя, поэтому имеют временную парадигму (настоящее, прошедшее).

            Сюда относятся модусно-предикатные средства субъективации (авторизации) высказывания: модусные рамки с незамещенными субъектными позициями, вводные слова, авторизующие глаголы в составе именных сказуемых. В отличие от эгоцентрических элементов первого типа, они не образуют самостоятельных высказываний, а являются модифицирующими (деривационными) средствами, вводящими  субъективную составляющую в исходную синтаксическую (диктальную) структуру. Именно эти средства допускают действие эгоцентрической техники (синтаксические нули). С учетом модели субъектной перспективы можно сказать, что это средства обнаруживают линейное (синтагматическое) взаимодействие диктальной и модусной предикативных единиц: линейное следование в сложном предложении и разные варианты семантико-синтаксического включения  модусных средствт в диктальные структуры.

            Б. Диктальные эгоцентрические средства - это структурно-семантические модификации базовых моделей предложения (субъект сознания локализован во времени действия, но в предложение попасть либо не может, либо попадает в виде именных синтаксем косвенных падежей).

            (3) Субъектная перспектива соединяет субъекта сознания - героя в статусе наблюдателя, с которым солидаризируется автор (соотношение субъектных сфер то же, что в А(2), но выражается синтаксически).

 Их можно разделить на типы: (а) статика наблюдаемого при статике наблюдателя,  (б) статика наблюдаемого при динамике наблюдателя (субъективное восприятие пространства), (в) динамика наблюдаемого при статике наблюдателя (субъективное воприятие времени).

(а) Статика наблюдаемого при статике наблюдателя

конструкции, которые без локативных и субъектно-локативных распространителей соотносятся с говорящим-наблюдателем: бытийные (номинативные) предложения, генитивно-отрицательные и генитивно-квантитативные предложения, В третьеличном нарративе связаны с точкой зрения героя, с которым солидаризируется автор, или соприсутствующего наблюдателя-рассказчика. В предложениях с предметными существительными восстанавливается синтаксема перед+Тв. с семантикой наблюдателя; в предложениях, обусловленных слуховым и обонятельным восприятием, обнаруживается директивная синтаксема, выражающая источник звука или запаха. Например:

      Пошел он ко своей землянке,
            А землянки нет уж и следа;
            Перед ним изба со светелкой (Пушкин)

 безглагольные предложения с синтаксемами в+Предл., выражающими объект восприятия:

В закрытье глаз, в покое рук -
тайник движенья непочатый (Мандельштам, Автопортрет) -
автор смотрит на себя со стороны (на свое изображение), его непосредственное наблюдение становится основанием для психологических выводов.
А царская дочка глядит на певца, <...>
.......................................................

Бледнее, чем мертвая, рот ее сжат,

В зеленых глазах исступленье (А.Ахматова,  Мелхола).

  • «безличные» предложения с семантикой состояния среды: в актуальном времени локативная синтаксема обозначает место, в котором присутствует наблюдатель: В комнате душно.
  • Бытийные предложения с предикатами перцептивной семантики: раздаваться, доноситься, пахнуть, благоухать.

(б) Статика наблюдаемого при динамике наблюдателя (субъективное восприятие пространства). Этот тип составляют предложения с «непрототипическими»  главными членами:

  • с неодушевленными подлежащими и динамическими глаголами, обусловленные Я-модусной рамкой наблюдателя, передвигающегося в пространстве (своеобразный грамматический импрессионизм). В 3-личном нарративе это может быть и рассказчик, и герой, как в следующем примере:

Скоро показался и  хутор Болтвы, а ветряк все еще не уходил  назад,  не отставал, глядел на Егорушку своим лоснящимся крылом и махал. Какой колдун! (Чехов);

  • предложения с возвратными глаголами («производные диатезы», в том числе залоговые) с объектом или инструментом в позиции подлежащего, создающие эффект крупного кадра или панорамного изображения:

И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу (Толстой); Строчки перечеркивались, вместо них скрипучее перо выводило новые (В.Я. Шишков) - субъект речи соединяется с точкой зрения непосредственнго наблюдателя и нередко исполнителя.

  • производная диатеза с существительными, обозначающими маршрут, по которому движется наблюдатель: Дорога повернула направо.

(в) Динамика наблюдаемого при статике наблюдателя (субъективное воприятие времени). Восприятие времени субъектом сознания выражается за счет компонентов диктума.

  • предложения с некоординируемыми сказуемыми, выражающими быстроту или неожиданность событий (предложения с глагольными междометиями, безглагольными динамическими предикатами, инфинитивом и фразеологизированные типа возьми и скажи),
  • предложения с повтором координируемого сказуемого, выражающие затянутость времени (а он все не идет и не идет).

(4) Сюда относятся предложения с субъектными кванторными нулями, а также все показатели неопределенности и обобщенности применительно к компонентам диктальной структуры (лексико-синтаксические нули[38]). В конструкциях отсутствуют и показатели модуса, и показатель диктального субъекта (что называют нулевым подлежащим).

В субъектной перспективе устанавливаются отношения между субъектом сознания, который равен субъекту речи, и субъектом диктума - при обобщенно-личности это инклюзивность Я по отношению к диктальному «все»,  при неопределенно-личности - эксклюзивность субъекта сознания (которым может быть Я говорящего или героя) по отношению к субъекту диктума. Например: Он велел доложить о себе; его тотчас приняли. Когда он вошел, она стояла посреди комнаты (Тургенев)  -  неопределенно-личное предложение, выражающее дистанцированность между субъектом сознания (Литвиновым) и субъектом действия (Ириной); ...вблизи вулкана / невозможно жить, не показывая кулака; но/ и нельзя разжать его, умирая (Бродский) - обобщенно-личность: Данте, мне  -   поэту, всем поэтам, всем людям, и мне в том числе.

 

(5) Инволюнтивные именные и глагольные предикаты состояния  с субъектными дейктическими и анафорическими нулями. Они соединяют модусное и диктальное значение, допускают полную личную парадигму и действие эгоцентрического механизма:  И скучно, и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды (Лермонтов); ...работается хорошо (уже написал семь этюдов, и очень милых) и если так будет работаться, то я привезу целую выставку (Левитан); Как тяжело ходить между людей и притворяться непогибшим (Блок).

            В субъектной перспективе совпадают субъект диктума (субъект состояния) и субъект сознания (рефлексии), с которым солидаризируется говорящий. В сфере субъекта сознания не противопоставлены три субъектных роли: пребыващего в определенном состоянии, ощущающего это состояния и говорящего об этом.

            Доказательством диктальной составляющей в семантике предикативов на -о является возможность придаточных причины:

Быть с тобою очень страшно,
Потому что молвишь ты
То, что я сказать не в силах
Из-за робкой немоты (Давид Самойлов).

            Таким образом, классификация эгоцентрических средств на фоне субъектной перспективы предполагает разные варианты соединения субъектных сфер:

(1)  - совпадение субъекта сознания, субъекта речи и субъекта восприятия речи;
(2 - 3) субъектом сознания становится герой и субъект речи солидаризируется с ним - этот вариант субъектной перспективы выражается двумя способами: лексико-синтаксическим (модусные предикаты, авторизация) и семантико-синтаксическим (структурно-семантические модификации диктальной структуры);
(4) субъект сознания (герой или рассказчик) обнаруживает свое отношение к субъекту действия (диктальному) - включенность/ исключенность, сближение/ противопоставление; (5) полное совпадение трех субъектных сфер - двух модусных (речи, сознания) и одной диктальной (базовой моедли со значением состояния).

            Подводя итоги, следует отметить, что средствами обнаружения точки зрения говорящего могут быть не только лексемы с модусной семантикой (ментально-речевые), но и синтаксические конструкции с синтаксическими нулям Синтаксический нуль  - это  способ соединения, с одной стороны,  семантики лексемы и семантики конструкции, с другой - семантики конструкции и текста, средство грамматической эгоцентрической текники, сформировавшейся и востребованной художественным текстом как инструмент воплощения образа автора.

                                                            Литература

            Адамец П.  К вопросу о "незамещенных позициях" в русских высказываниях // Русистика. 1990, № 1.

            Адмони В.Г. Система форм речевого высказывания. СПб. 1994.

            Апресян Ю.Д. Дейксис в лексике и грамматике и наивная модель мира//  Апресян Ю.Д. Избранные труды, т. 2. М., 1995.

            Апресян Ю.Д. Фундаментальная классификация предикатов и системная лексикография //  Грамматические категории: иерархии, связи, взаимодействие. Материалы международной научной конференции. СПб, 2003.

            Апресян Ю.Д. Принципы организации центра и периферии в лексике и грамматике // Типологические обоснования в лингвистике: к 70-летию проф. В.С. Храковского. СПб, 2004.

            Арутюнова Н.Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт.  М., 1988.

            Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М., 1998.

            Арутюнова Н.Д., Ширяев Е.Н. Русское предложение. Бытийный тип (структура и значение).  М., 1983.

            Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М., 1955.

            Бондарко А.В. Функциональная грамматика: проблемы системности. // Русский язык в научном освещении. № 1 (5)  М., 2003.

            Бондарко А.В.  Актуализационные аспекты грамматической семантики // Грамматика и текст. К юбилею Г.А. Золотовой. - в серии «Вопросы русского языкознания», вып. XIV. М., 2011.

            Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). М., 1997.

            Бюлер К. Теория языка. Репрезентативная функция языка. М., 1993.

            Васильев Л.М. Семантика русского глагола. Глаголы речи, звучания и поведения.  Уфа, 1981.

            Васильев Л.М. Семантические классы глаголов чувства, мысли и речи //Очерки по семантике русского глагола. Уфа, 1971.

            Вежбицка А. Метатекст в тексте // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII. Лингвистика текста. М., 1978.

            Виноградов В.В. О теории художественной речи. М., 1971.

            Виноградов В.В. Русский язык (Грамматическое учение о слове.).  М., 1986.

            Винокур Г.О. Филологические исследования: Лингвистика и поэтика.  М., 1990.

            Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка: Основные проблемы социологического метода в науке о языке (1929) М., 1993. 

            Гловинская М.Я. Семантика глаголов речи с точки зрения теории речевых актов. //  Русский язык в его функционировании. Коммуникативно-прагматический аспект. М., 1993.

            Декомб В. Дополнение к субъекту: Исследование феномена действия от собственного лица. М., 2011.

            Демьянков В.З. Личность, индивидуальность и субъективность в языке и речи // "Я", "субъект", "индивид" в парадигмах современного языкознания. М., 1992. С.9-34.

            Доброва Г.Р. Онтогенез персонального дейксиса (личные местоимения и термины родства). Спб., 2003.

            Д. О. Добровольский, Е. В. Падучева. Высказывания от 1-го лица: семантика и прагматика // Логический анализ языка. Моно-, диа-, полилог в разных языках и культурах. М., 2010.

            Журинская М.А. О выражении значения неотторжимости в русском языке// Семантическое и формальное варьирование. М., 1979.

            Журинская М.А. Об именах релятивной семантики в системе языка // Известия Академии наук СССР. Сер.  литературы и языка. - 1979. - Т. 38. - № 3.

Золотова Г.А. Очерк функционального синтаксиса русского языка. М., 1973.

Золотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М., 1982.

Золотова Г.А. Синтаксический словарь: Репертуар элементарных единиц русского синтаксиса. М., 1988.

Золотова Г.А. Категории времени и вида с точки зрения текста // Вопросы языкознания.  2002. № 3.

Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 2004.

Ильенко С.Г., Левина И.Н. Лексико-синтаксический словарь русского языка. СПб, 2007.

История субъективности: Древняя Русь. М, 2010.

Казаковская. Способы выражения авторства в структуре предложения, АКД,  М.,1996.

Категория определенности-неопределенности в славянских и балканских языках. М., 1979.

Клобуков Е.В. Семантика падежных форм в современном русском литературном языке.  М., 1986.

Кобозева И.М. Лингвистическая семантика. М., 2000.

Ковтунова И.И. Поэтический синтаксис.  М., 1986.

Кожевникова Н.А.Типы повествования в русской литературе XIX-XX вв. М., 1994.

Козинцева Н.А. Косвенный источник информации в высказывании (на материале русского языка). //  Эвиденциальность в языках Европы и Азии. СПб, 2007.

Мейен С. В., Шрейдер  Ю.А. Методологические аспекты теории классификации // Вопросы философии. 1976. № 12. С.67-79.

Мельчук И.А. О синтаксическом нуле// Типология пассивных конструкций. Диатезы и залоги. Л., 1974.

Никитина Е.Н. Акциональность/ неакциональность возвратных глаголов и категория субъекта (к грамматической сущности категории залога). АКД. М., 2008.

Онипенко Н.К. Идея субъектной перспективы в русской грамматике // Русистика сегодня, М., 1994, № 3.

            Онипенко Н.К. Три параметра лингвистической интерпретации текста //Текст. Интертекст. Культура: Сб. докладов межд. научной конференции (Москва, 4 - 7 апреля 2001 года). М., 2001.

            Онипенко Н.К., Биккулова О.С. На границе поля таксиса, или О чем может узнать лингвист из старых петербургских объявлений. // От значения к форме, от формы к значению: Сборник  статей в честь 80-летия Александра Владимировича Бондарко. М., 2011.

            Очерки истории русской поэзии XX века. Грамматические категории. Синтаксис текста (Гл. 2-я). М., 1993.

Падучева Е.В. Семантические исследования (Семантика времени и вида в русском языке; Семантика нарратива). М., 1996.

Падучева Е.В. Глаголы восприятия: опыт выявления  структуры тематического класса. // Проблемы функциональной грамматики:  Семантическая инвариантность/вариативность. СПб, 2003.

Падучева Е.В. Динамические модели в семантике лексики. М., 2004.

            Падучева Е.В. Наблюдатель: типология и возможные трактовки // Труды международной конференции ДИАЛОГ. М., 2006.

            Плунгян В.А. Общая морфология: Введение в проблематику. М., 2000, с. 321-325.

            Проблемы функциональной грамматики. Категории морфологии и синтаксиса в высказывании (Гл. 2-я; Гл. 14-я). СПб, 2000.

            Проблемы функциональной грамматики. Семантическая инвариантность/вариантность (Гл. 4-я). СПб, 2003.

            Проблемы функциональной грамматики. Полевые структуры (Гл. 16-я). Спб, 2005.

Проблемы функциональной грамматики.  Категоризация Семантики (Гл. 3-я). СПб, 2008.

            Рассел Б. Человеческое познание: Его сфера и границы. Киев, 1997.

            Сандакова М.В. Релятивы в лексике русского языка. АКД.  М., 1990.

            Санников В.З. Русский синтаксис в семантико-прагматическом пространстве. М., 2008.

            Сартр Ж.-П. Трансценденция Эго. Набросок феноменологического описания. М., 2011.

            Русский семантический словарь. Т. IV. М., 2007.

            Сидорова М.Ю. Грамматика художественного текста. М., 2000.

            Системный анализ значимых единиц русского языка. Смысловые типы предложений. Части 1,2. Красноярск, 1994.

            Современный русский язык. Под ред. В.А. Белошапковой. Изд. 3-е. М., 1997

            Степанов Ю.С. Имена. Предикаты. Предложения (Семиологическая грамматика). М., 1981.

Степанов Ю.С. Язык и метод. К современной философии языка. М., 1998.

Теньер Л. Основы структурного синтаксиса. М., 1988.

            Теория функциональной грамматики. Темпоральность. Модальность. СПб, 1990.

            Теория функциональной грамматики. Персональность. Залоговость. СПб, 1991.

            Теория функциональной грамматики. Субъектность. Объектность. Коммуникативная перспектива высказывания. Определенность/ неопределенность. СПб, 1992.

            Теория функциональной грамматики. Локативность. Бытийность. Посессивность. Обусловленность. СПб, 1996.

            Тестелец Г.Я. Введение в общий синтаксис.  М., 2001.

            Урмсон Дж.О. Парентетические глаголы // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16. М., 1985.

            Успенский Б.А. Поэтика композиции (1970) // Успенский Б.А. Семиотика искусства. М., 1995.

            Успенский Б. А. Ego loquens: Язык и коммуникативное пространство. М., 2007.

            Хитров А.Н. Посессивная конструкция и семантика неучастия в ситуации // Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии: труды Международной конференции Диалог'2005.  М., Наука, 2005

            Храковский В.С.  Понятие сирконстанта и его статус. // Семиотика и информатика. Вып. 36. М., 1998.

            Человеческий фактор в языке: Коммуникация, модальность, дейксис. М., 1992.

            Шахматов А.А. Синтаксис русского языка. М., 2001.

            Шелякин М.А.  Язык и человек: К проблеме мотивированности языковой системы. М., 2005.

            Щерба Л.В. О частях речи в русском языке. // Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность.  М., 1974. 

            Шмелев Д.Н. Синтаксическая членимость высказывания в современном русском языке. М., 1976.

            Шмелев А.Д. Типы «невыраженных валентностей» // Семиотика и информатика. Вып. 36. М., 1998.

Шмелева Т.В. Деепричастия на службе у модуса. // Системный анализ значимых единиц русского языка. Синтаксические структуры: Межвуз.сб. Красноярск, 1984.

            Шмелева Т.В. Модус и средства его выражения в высказывании. // Идеографические аспекты русской грамматики. М.,  1988.

            Шмелева Т.В. Субъективные аспекты русского высказывания. Диссертация в виде научного доклада. М., 1995.

            Шмелева Т.В. Тривиальность (речеведческий сюжет) // Лингвистический ежегодник Сибири / под ред. Т. М. Григорьевой; Краснояр. гос. ун-т.  Красноярск, 2004.  Вып. 6.

            Шпет Г.Г. Сознание и его собственник. //Г.Г. Шпет. Философские этюды. М., 1994.

            Эвиденциальность в языках Европы и Азии. СПб, 2007.

            Якобсон Р.О.  Шифтеры, глагольные категории и русский глагол. // Принципы типологического анализа языков различного строя. М., 1972.

            Якобсон Р.О. Нулевой знак. // Якобсон Р.О. Избранные работы. М., 1985.

            Яковлева Е.С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени и восприятия). М., 1994


[1]    В общей теории классификации естественная классификация понимается как систематика, т.е. представление множества как системы: «Целесообразно различать понятия «таксономия», «классификация» и «систематика». Под классификацией будем понимать разбиение любого множества (класса) объектов на подмножества (подклассы) по любым признакам. Систематикой (хотя бы из этимологических соображений) будем называть установление такой упорядоченности объектов, которая приобретает статус привилегированной системы, выделенной самой природой. Это примерно то же, что и естественная классификация (система). Таксономией назовем учение о любых классификациях с точки зрения структуры таксонов и признаков. Таксономия - это аспект метаклассификации» [Мейен, Шрейдер   1976: 69].

[2]    Интересно, что Л.В. Щерба, поставив перед собой задачу классификации частей речи, начинает ее с междометия как «самой туманной» и беспризнаковой категории и тем самым предлагает представлять грамматическую систему не от носителей объективного значения, а от средств субъективного [Щерба (1928) 1974]. То же движение мысли исследователя находим в [Дюрен 2002].

[3]    См. в «Словаре-справочнике» А.М. Ломова: «В последнее время наблюдается поглощение понятия модуса более широким понятием прагматики» [Ломов 2007: 146].

[4]    В русской грамматической науке термин «модусный» появился позже термина «модальный», поэтому те средства, которые в 1990-х гг. рассматривались в связи с типологией модусов, в работах русских грамматистов 1940 - 80-х гг. обозначались прилагательным «модальный». Так, у В.В. Виноградова вводные слова обозначаются термином «вводно-модальный».

[5]    В дальнейшем в работе используются термины «субъект модуса» и «модусный субъект» (а не «модальный»), поскольку в русистике  термины  «модус» и «модальность» имеют собственные - пересекающиеся, но не совпадающие - сферы функционирования.

[6]             Г.О. Винокур в 40-е годы прошлого века, исследуя поэтические функции местоимений Я и Ты в лирике Баратынского,   говорил об общей и не решенной в языкознании проблеме  с у б ъ е к т а    р е ч и  - «автора», «говорящего», «пишущего». Г.О. Винокур писал: «... субъект речи - это может быть нечто, чего не слышно и не видно, нечто, имя чего неизвестно  и даже не предполагается, но все же вполне  реально присутствующее в той действительности, в которой протекает данный акт речи. Речь не может возникать посредством самозарождения, ее во всех случаях создает кто-то, кого мы, при отсутствии необходимых внешних примет, в крайнем случае называем просто словом «автор», «говорящий», «пишущий» и т.п.»     [Винокур 1990: 241].

[7]    Подробный обзор зарубежной лингво-философской литературы по проблематике субъекта см. в [Демьянков 1992].

[8]    Именной синтаксемой в коммуникативной грамматике называется «предложно»-падежная форма с определенным категориально-семантическим заполнением и определенным набором синтаксических функций, подробно см. [Золотова 1988].

[9]             Исключением являются предикаты внутреннего состояния (весело, скучно, зябко), которые соединяют диктальную семантику (психическое или физическое состояние) и модусную (ощущение), что делает предикаты внутреннего состояния Я-предикатами.

[10]          Наиболее полный список глаголов, вербализующих модус, в составе сложноподчиненных предложений см. в «Лексико-семантическом словаре русского языка» [Ильенко, Левина 2007], см. также [Гловинская 1993; Васильев 1971, 1981; Русский семантический... 2007].

[11]  Исключение обычно делается для безличных глаголов (холодает, знобит) и глаголов, выражающих бытие

      неодушевленных объектов (колосится).

[12]  Е.В.Падучева в [Падучева 2003: 89]  считает, что для глагола вообразить невозможна «возвратная диатеза с Дативным Экспериентом», однако данные НКРЯ показывают, что такие конструкции есть не только в текстах XVIII-XIX в. (например, у Достоевского), но и  XX: «Вдруг внизу, под окном, мне вообразилась его жизнь, теперь уже начисто прошлая. [Б. Л. Пастернак. Охранная грамота (1930)]. См. также [Падучева 2004: 208-210].

[13]  Речь не идет о фразах «говорили/говорят тебе», в которых обнаруживается  противопоставленность  субъекта речи  (3-е лицо, которое может включать и Я говорящего)  и адресата (2-е лицо).

[14]  Термин «синтаксический нуль» употребляется в работе в стандартном его употреблении, т.е. «отсутствие плана выражения приналичии плана содержания», а применительно к синтаксису означает незамещенную позицию; здесь отличие состоит в том, что понятие синтаксического нуля применяется к субъектным позициям не только в Им.п., но и в косвенных. О широком и узком понимании нуля см. раздел 2.1.1.

[15]  Пределом объективации становится  местоимение все. Т.В. Шмелева, обсуждая «категорию  тривиальности»  в речеведческом аспекте, относит  вводное как известно к «лексикону тривиальности» [Шмелева 2004].

[16]  Термин «синтаксема» принят в концепции Г.А. Золотовой и означает «элементарную (минимальную)  единицу синтаксического уровня языка, характеризуемую  морфологическим оформлением, категориально-семантическим значением, синтаксической функцией» [1988: 432].

[17]  В своем докладе в ИРЯ РАН (2011) А.Б.Летучий рассмотрел русские вводно-модальные слова, союзы и частицы  в связи с такими субкатегориями в рамках эвиденциальности, как  визуальная (прямая) засвитетельствованность,  аудитив, инферентив, конклюзив, ренарратив, цитатив. А.Б. Летучий пришел к выводу о том, что в русском языке «противопоставлены инферентивное и конклюзивное vs. ренарративное и цитативное значения».

[18]  Термин применяется к словам, обозначающим часть целого и терминам родства, см. [Журинская 1979б]; к этим же словам А.Д. Шмелев применяет прилагательное «реляционный» [Шмелев 1998]; Г.А. Золотова использует понятие «релятивный» для характеристики глаголов, «нуждающихся в восполнении значения» [Золотова 1988: 15] .

[19]  О понятии личной сферы см., например,  в [Апресян (1986) 1995], а также [Журинская 1979]

[20]  К Я говорящего имеют отношение Он-конструкции - не допускающие заполнения незанятой позиции  неопределенно-личная и возвратная модификации (диатезы) ментальных предикатов, которые прочитываются  по отношению к Я либо эксклюзивно (кто-то, но не Я): Говорили, что на набережной появилось новое лицо: дама с собачкой (Чехов), либо инклюзивно (Все, и Я в том числе): при общих суждениях - Как говорится, мал золотник, да дорог.

 

[21]  Термин Е.В. Падучевой.

[22]          Без возможности отнесения к предтексту незанятая позиция принадлежит Я модусного субъекта в следующих конструкциях: (1) при пространственных предлогах - наречиях: вдали Ø (вдали от  меня)  - вдали от дома; рядом Ø (рядом со мной) - рядом с домом; (2) при существительных называющих отношения между людьми о - муж, жена, брат, друг, однофамилец); 3) существительных, называющих части тела (голова болит, зуб ноет, в ухе звенит - у меня; но: У бабушки голова болит).

[23]          Ср. разное значение  предложений с нулем бытийного глагола  и  наличием бытийного глагола: В шкафу Ø старые вещи =/= В шкафу есть старые вещи)

[24]  См. у А.М. Шахматова: «Названия 3-х лиц (предметов) в последовательности речи могут заменяться личными или указательными местоимениями; такая замена является посредствующею к полному опущению подлежащего»  [Шахматов 2001: 236].

[25]  Ср. также начало романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» «Однажды весной в час небывало жаркого заката в Москве на Патриарших прудах появились два гражданина». Глагол появиться при таком наборе пространственно-временных локализаторов предполагает наличие Наблюдателя «За кадром».

[26]  В Словаре В.И. Даля в статье глагола послышать читаем:  «Вдруг послышался колокольчик, раздался звон, стал слышным. // Мне послышалось, показалось, что слышу». (В.Даль, Толковый словарь живого великорусского языка.  Т. 3., М., 1994, с. 875)

[27]  Пример из воспоминаний О.Г. Ревзиной: «Бытовое бесстрашие И.И. находило многообразные формы: если случалось задержаться в городе даже и до полуночи, входная дверь открывалась уже с вечера, она тем временем распахивалась, и, выпрыгнув из такси и с разрывающимся сердцем вбежав в квартиру, можно было лицезреть мирно спящего ребенка и доброго, милого, ласкового И.И....». При  возвратно-страдательном предикате открывалась позиция агенса (в тв.п.) остается незанятой.

[28]  Возвратные предикаты рассматривались в разделе 1.3. в связи с противопоставлением Я- и Он-модусов.

[29]  О режимах интерпретации см. [Падучева 1996: 269; 2006].

[30]        Интересно, что знаменитый пример «Что за прелесть эта Наташа!» -  это восклицание, которое принадлежит самой  Наташе: «Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. «Что за прелесть эта Наташа! - сказала она опять про себя словами какого-то третьего, собирательного мужского лица. - Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое»  (Л.Н. Толстой, Война и мир). Субъектная перспектива усложняется, но суть дела от этого не меняется:  Наташа говорит за другого,  другим голосом, от чужого Я.

 

[31]  О. Мандельштам с невозможностью пересказа связывает суть поэзии, в которой главную роль играет местоимение Я: «Поэтическая речь, или мысль, лишь чрезвычайно условно может быть названа звучащей, потому что мы слышим в ней лишь скрещиванье двух линий, из которых одна, взятая сама по себе, абсолютно немая, а другая, взятая вне орудийной метаморфозы, лишена всякой значительности и всякого интереса и поддается пересказу, что, на мой взгляд, вернейший признак отсутствия поэзии: ибо там, где обнаружена соизмеримость вещи с пересказом, там простыни не смяты, там поэзия, так сказать, не ночевала» («Разговор о Данте»). 

[32]  Пример из сборника русских средневековых автобиографий «История субъективности. Древняя Русь». М., 2010. с. 126.

[33]  Для интерпретации русских синтаксических нулей может использоваться понятие эмпатии, например, при характеристике неопределенно-личных предложений: «нулевое» местоимение «никогда не соотносится с лицом, находящимся в фокусе эмпатии», а «сама конструкция указывает на то, что ситуация описывается с «точки зрения» кого-то отличного от субъекта данного предложения» [Булыгина, Шмелев 1997: 343-345].

[34]             Знаки в таблице обозначают: «+»- субъект может быть представлен нулем,  «-» - субъект не может быть выражен нулем.

[35]  Когда таксисный нуль начинает взаимодействовать с модусным Я, то мы получаем (1) либо  «деепричастие на службе у модуса» [Шмелева 1984] - вводные слова и производные предлоги, (2) либо некорректные, но частотные в определенных жанрах высказывания, обусловленные подвижным наблюдательным пунктом; например: «В 3 Адмиралтейской части, перешед Никольской мост в большой Коломне, на Стрелке, продаются дворовые люди» [Биккулова, Онипенко 2011: 446-454].

[36] Возвращение в лингвистику идеи двусоставности предложения как дифференциального признака считал вполне закономерным и В.Г. Адмони: «Само понятие суждения в античности было обобщенной фиксацией существенных признаков предложения, существовавшего в древнегреческом и в латинском, - предложение, которое по своей сути было двусоставным, хотя и допускало основывающиеся на такой двусоставности односоставные формы. Так что за логическим соотношением субъекта и предиката суждения стояла реальность языковая, и применение этих понятий в грамматике является лишь возвращением в языкознание исходно принадлежавшего ему добра» [Адмони 1994: 36].

[37]  Список средств, представляющих субъекта речи в нарративе см. в [Падучева 1996].

[38]  В этом разделе речь идет только о субъектных нулях в составе синтаксической конструкции.